Грант Аллен - Дело врача

— А, вот оно что! Твой пример не годится! Этот Жомини, или Хомини, или как там его, не только был знаком с темпераментом Наполеона, но также понимал законы войны и изучал тактику. Оставалось только изучить карту страны, учесть стратегические планы и так далее. Если бы меня спросили, я ни за что не ответила бы так точно, как этот Жомини-Пиколомини — правда же, детка? И Жомини стоил бы десятка таких, как я. Ах, милая ты моя сиротка! Подумать только, для нее не было ни вчерашней жуткой дороги, ни гибели всей ее семьи — она поспала, поела и радуется!

— Но, Хильда, мы должны отнестись к этому серьезно. Я рассчитываю на тебя. Опасность еще не миновала. Матабеле и теперь еще могут напасть и уничтожить нас!

Она посадила девочку к себе на колени и сказала уже серьезно:

— Я это знаю, Хьюберт. Но здесь должны судить мужчины. Я не тактик. Не делай из меня наполеоновского генерала!

— Но вспомни, — сказал я, — что нам приходится считаться не только с матабеле, а еще и с Себастьяном. И если матабеле ты не знаешь, то уж Себастьяна, по меньшей мере, изучила хорошо!

Она содрогнулась.

— Я знаю его. Да, теперь знаю досконально… Но этот случай такой трудный! У нас есть Себастьян, а в придачу к нему свора туземцев, чьи привычки и обычаи я не понимаю. В этом-то вся трудность…

— Но сам Себастьян? — настаивал я. — Давай займемся им по отдельности.

Она размышляла несколько минут, опираясь подбородком на ладонь и локтем на стол. Брови ее сошлись к переносице.

— Себастьян? — повторила она. — Себастьян? Ну, тут я кое-что могу сообразить. Уже ступив на этот путь и решительно желая уничтожить нас, он, конечно, не отступится и пойдет до конца, чего бы это ему ни стоило — и сколько еще жизней он при этом погубит. Такой уж у Себастьяна метод.

— По-твоему, поняв, что я его увидел и узнал, он не сочтет игру проигранной, не уберется обратно на побережье?

— Себастьян? О нет, это противоречило бы его типу и темпераменту.

— Значит, он никогда не сдастся из-за временного поражения?

— Не сдастся. У этого человека воля из чистой стали — он может сломаться, но не согнется. И потом, он уже слишком глубоко увяз. Ты его видел и узнал, и он знает, что ты знаешь… Ты можешь привезти известие об этом на родину. Тогда какую он должен избрать тактику? Да яснее ясного: подстрекать мятежников, чье доверие он каким-то образом сумел завоевать, к новому нападению, к тому, чтобы перерезать весь Солсбери. Если бы ему удалось убрать нас с тобой вместе с семьей Клаасов, как он рассчитывал, то он непременно отправился бы немедля на побережье, оставив своих чернокожих дурачков погибать под выстрелами солдат Родса.

— Понятно… Но теперь?

— Теперь он просто вынужден завершить начатое и покончить с нами, даже если для этого придется уничтожить всех жителей Солсбери. В том, что Себастьян замышляет именно это, можно не сомневаться. А вот удастся ли ему подбить на это матабеле — другой вопрос.

— Но Себастьян сам по себе — как он поступит?

— О, Себастьян, естественно, скажет: «Не возитесь с Булувайо! Соберитесь вокруг Солсбери, сперва убейте всех там, и когда справитесь, сможете без труда захватить и Чартер, и Булувайо!» Ведь у него нет другого интереса в их движении. Матабеле — только его орудия. Ему нужна я, а не Солсбери. Как только он добьется своего, то немедленно исчезнет из Родезии. Но ему придется дать матабеле какое-то разумное обоснование своего совета; и скорее всего, обоснование будет примерно такое: «Не оставляйте Солсбери у себя в тылу, чтобы не попасть между двух огней. Прежде всего захватите аванпост, а тогда вы беспрепятственно двинетесь походом на главную твердыню».

— И кто тут у нас не тактик? — пробормотал я.

— Никакая это не тактика, Хьюберт! — рассмеялась Хильда. — Просто здравый смысл и знание о Себастьяне.

Только все это пустые слова. Нас же интересует не то, чего Себастьян захочет, а сможет ли он уговорить этих разгневанных черных людей, чтобы они приняли его руководство!

— Сможет ли? Да Себастьян самого дьявола уговорит! Уж мне ли не знать его пламенный энтузиазм, его заразительное красноречие! Личность его так меня наэлектризовала, что потребовалось шесть лет и твоя помощь, чтобы сбросить эти узы. Одна его отрешенность от суеты чего стоит! Я уверен, что даже сейчас, в ходе этой войны, он спокойно ведет записи о том, как заживают раны в условиях тропического климата, и не забывает сопоставлять телосложение африканцев и европейцев.

— О да, конечно. В любых условиях он никогда не забывает о науке. Он может предать кого угодно, но своей единственной любви остается верен. Этой добродетели у него не отнять.

— И он сумеет убедить матабеле, — добавил я, — даже не зная их языка. Но я подозреваю, что он знает; припомни, он в молодости провел три года в Южной Африке — участвовал в научной экспедиции, собирал образцы. Он ездит верхом, как солдат кавалерийских войск, он изучил страну. Его властные повадки, его суровое лицо должны покорить туземцев. Он выглядит как пророк, а пророки всегда восхищают негров. Представляю, с каким видом он будет призывать их к изгнанию дерзких белых людей, которые захватили их землю, какие заманчивые нарисует перед ними картины новой империи матабеле под властью нового вождя, которая будет неодолима для этих толп искателей золота и алмазов, гонимых алчностью из-за моря…

Она задумалась, потом спросила:

— Ты хочешь рассказать кому-нибудь в Солсбери о наших подозрениях, Хьюберт?

— Не вижу смысла. Народ в Солсбери уже и так толкует о том, что за смутой стоит некий белый человек. Они постараются его поймать, и нам этого достаточно. Если мы скажем, что человека этого зовут профессор Себастьян, люди над нами только посмеются. Они должны были бы понимать Себастьяна, как понимаем мы с тобой, чтобы допустить подобное предположение. Жизнь научила меня одному правилу: если знаешь что-то, неизвестное другим людям, лучше помалкивать; скажешь — тебя же высмеют и ославят дураком.

— Я тоже так считаю. Потому-то никогда не делюсь своими предположениями или знаниями о характерах — кроме как с теми немногими, кто может понять и оценить. Хьюберт, если народ вооружится для защиты города, ты, верно, займешься ранеными?

При этих словах губы ее задрожали, и она посмотрела на меня со странной грустью.

— Нет, милая, — сразу ответил я, коснувшись ладонями ее лица. — Я буду драться, как и все. В Солсбери сейчас больше нужны бойцы, чем целители.

— Так я и думала… И это правильно… — Ее лицо побелело, рука, протянутая малышке, нервно вздрагивала. — Сама я не настаивала бы, но я рада, что ты решился. Мне очень хочется тебя остановить, и все-таки я не могла бы так сильно любить тебя, если бы ты в такой критический момент остался в стороне.