Агата Кристи - Два романа об отравителях

— Нигель!.. Прости меня!.. Я понятия не имела…

— Ну хорошо, теперь ты знаешь. Уважаемый и знаменитый Артур Стэнли, великий исследователь, открывший новые антибиотики… Он жил припеваючи… Но его красотка все равно не вышла за него замуж. Она дала ему отставку. Наверное, догадалась о том, что он сделал…

— Нигель, дорогой, какой ужас! Прости меня!

— Ладно. Не будем об этом. Лучше поговорим о соде, черт бы ее побрал! Давай подумай, куда ты могла деть пузырек. Сядь, соберись с мыслями и постарайся вспомнить, Пат!

Женевьев вошла в гостиную в крайнем возбуждении. Вошла и дрожащим шепотом заявила, глядя на сидящих в комнате:

— Ну, теперь — то я знаю, знаю наверняка, кто убил малышку Селию!

— Кто? Говори, не тяни! — потребовал Рене. — Что ты такого узнала?

Женевьев осторожно оглянулась, желая удостовериться, что дверь в гостиную закрыта. Потом сказала, понизив голос:

— Ее убил Нигель Чэпмен.

— Нигель? Но почему?

— А вот почему. Я сейчас шла по коридору и вдруг услышала голоса в комнате Патрисии. Там был Нигель.

— Нигель? В комнате Патрисии? — осуждающим тоном переспросила Джин.

Но Женевьев торопливо продолжала:

— И он говорил, что его отец убил его мать и поэтому он изменил фамилию. По — моему, все ясно. Отец его — закоренелый преступник, и, значит, на Нигеле от рождения лежит каинова печать.

— Вполне возможно, — откликнулся мистер Чандра Лал, с удовольствием смакуя обвинение. — Вполне. Он такой необузданный, этот Нигель, такой неуравновешенный. Он совсем не владеет собой. Ведь правда же? — Он свысока обратился к Акибомбо, который с готовностью закивал курчавой черной головой и расплылся в белозубой улыбке.

— Я всегда чувствовала, — сказала Джин, — что у Нигеля нет никаких моральных устоев. Он просто чудовище.

— Я думаю, это убийство на почве секса, — сказал мистер Ахмед Али. — Он спал с девушкой, а потом убил ее. Ведь она была хорошая, порядочная и хотела, чтобы он на ней женился…

— Вздор! — вдруг взорвался Леонард Бейтсон.

— Что ты сказал?

— Я сказал: вздор!

Сидя в кабинете Шарпа, Нигель нервно елозил на стуле под суровым взглядом инспектора. Слегка запинаясь, он закончил свой рассказ.

— Вы отдаете себе отчет, мистер Чэпмен, насколько все серьезно? Я не преувеличиваю.

— Конечно, отдаю. Неужели я пришел бы сюда, если бы не считал, что нужно срочно что — то делать?

— И вы утверждаете, что мисс Лейн не может точно припомнить, когда она в последний раз видела пузырек, в который она пересыпала морфий?

— Она совершенно не может собраться с мыслями. Чем больше она думает, тем больше запутывается. Она сказала, что я ее разволновал, и поэтому я пошел к вам, а она пока постарается сосредоточиться.

— Нам лучше сразу же поехать на Хикори — роуд.

Но не успел инспектор договорить, как на столе зазвонил телефон, и констебль, записывавший рассказ Нигеля, снял трубку.

— Это мисс Лейн, — сказал он. — Просит позвать мистера Чэпмена.

Нигель перегнулся через стол и схватил трубку:

— Пат? Это я, Нигель.

Послышался взволнованный, срывающийся голос девушки, она говорила, глотая слезы:

— Нигель! Кажется, я поняла. Я хочу сказать, мне кажется, я знаю, кто его взял… ну, из ящика… понимаешь, только один человек мог…

Она неожиданно умолкла.

— Пат! Алло! Пат, ты слышишь меня? Кто это, Пат?

— Я сейчас не могу говорить. Потом. Ты скоро придешь?

Телефон стоял близко, и констеблю с инспектором было слышно каждое слово. Инспектор кивнул, поймав вопросительный взгляд Нигеля:

— Скажите, что мы едем.

— Мы выезжаем, — сказал Нигель. — Прямо сейчас.

— Ага. Хорошо. Я буду ждать вас в комнате.

— Пока, Пат.

За недолгий путь до Хикори — роуд никто не произнес ни слова. «Неужели наконец дело сдвинулось с мертвой точки? — гадал Шарп. — Интересно, Патрисия Лейн действительно что — то знает или это лишь ее домыслы? Но наверняка она вспомнила что — то очень важное, с ее точки зрения». Он решил, что она звонила из холла и поэтому не могла говорить свободно — вечером там было полно народу.

Нигель открыл дверь своим ключом, и они вошли. Проходя мимо гостиной, Шарп увидел лохматую рыжую голову Леонарда Бейтсона, склонившегося над книгами.

Нигель провел их наверх в комнату Пат. Он постучался и вошел.

— Привет, Пат! Ну вот и мы…

Он вскрикнул протяжно и потрясенно и умолк. Шарп заглянул через его плечо в комнату, и перед его глазами предстала страшная картина… Патрисия Лейн лежала на полу.

Инспектор мягко отстранил Нигеля, подошел к скорчившемуся телу, встал на колени, поднял голову девушки, несколько минут пристально вглядывался в ее лицо, а потом осторожно положил голову на пол. Когда он поднялся с колен, лицо его было мрачным и застывшим.

— Нет! — воскликнул Нигель неестественным, высоким голосом. — Нет! Нет!! Нет!!!

— Увы, мистер Чэпмен. Она мертва.

— Нет! Нет! Только не Пат! Боже мой, Пат, глупышка… От чего она…

— Вот, посмотрите…

Оружие было простым, придуманным впопыхах: мраморное пресс — папье, засунутое в шерстяной носок.

— Удар пришелся по затылку. Такая штука действует безотказно. Не знаю, утешит ли это вас, мистер Чэпмен, но она даже не успела понять, что произошло.

Нигель сел, опираясь дрожащими пальцами о кровать.

— Это мой носок… Она собиралась его заштопать… О господи, она собиралась его заштопать!

Внезапно он разрыдался. Он плакал как ребенок, отчаянно и безутешно.

Шарп продолжал размышлять вслух:

— Она хорошо знала этого человека. Он взял носок и тихонько засунул в него пресс — папье. Вам знакома эта вещь, мистер Чэпмен? — Он отогнул носок и показал пресс — папье Нигелю.

Тот, всхлипывая, ответил:

— Оно всегда стояло на столе у Пат. Это люцернский лев. — Нигель закрыл лицо руками. — Пат… О Пат! Что я буду без тебя делать? — Потом вдруг выпрямился и откинул назад взлохмаченные светлые волосы. — Я убью того, кто это сделал! Я убью его! Изверг, мерзавец!

— Успокойтесь, мистер Чэпмен, успокойтесь. Конечно, я понимаю ваши чувства. Какая страшная жестокость!

— Пат никому не причиняла зла…

Инспектор Шарп проводил Нигеля до дверей, выражая ему свои соболезнования. Потом вернулся в комнату и, наклонившись над мертвой девушкой, осторожно вытащил что — то из ее руки.

Жеронимо, по лбу которого катились капли пота, испуганно смотрел черными глазами на полицейских.

— Я ничего не вижу, ничего не слышу, верьте мне. Я ничего совсем не знаю. Я с Марией в кухня. Я начинаю готовить минестрони. Я теру сыр…

Шарп прервал его словоизлияния:

— Никто вас не обвиняет. Мы просто хотим кое — что уточнить. Кто был в пансионате после шести часов?

— Я не знаю. Как я могу знать?