Артур Дойль - Долина страха

— Сколько же времени вы морочили нас таким образом, мистер Холмс? — сердито спросил инспектор. — Долго ли вы предоставляли нам возможность тратить силы и время на совершенно нелепые, как вам было известно, розыски?

— Ни одного мгновения, дорогой мистер Мак. Только в прошлую ночь у меня появились новые соображения, и так как их можно было доказать только сегодня вечером, я предложил вам и вашему коллеге днем отдохнуть. Скажите, пожалуйста, что мог я сделать еще? Увидав платье, вынутое изо рва, я сразу понял, что убитый — не мистер Дуглас, и мы, вероятнее всего, нашли тело велосипедиста из Тенбридж-Уэльса. Другого заключения вывести нельзя было. Поэтому мне следовало определить, где мог скрываться мистер Дуглас, и я нашел, что вероятнее всего, он при содействии своей жены и своего друга, спрятался в доме, представлявшем такие удобства, а позднее собирался бежать.

— Вы оказались совершенно правы, — с одобрением сказал Дуглас. — Мне хотелось ускользнуть от вашего британского правосудия, так как я знал, какое наказание оно наложило на меня; в то же время мне казалось, что таким образом я заставлю преследующих меня злобных псов потерять след. Знайте, сначала до конца я не сделал ничего, что заставило бы меня стыдиться, ничего, что я не готов повторить сызнова; впрочем, вы сами увидите это, когда я закончу мой рассказ. Не грозите мне, инспектор, я буду говорить только истину.

Я не начну с самого начала. Оно — здесь (он указал на тетрадь), и вы найдете его очень странным. В общих чертах дело сводится к следующему: на земле есть люди, имеющие основательные причины меня ненавидеть. Они отдали бы свой последний доллар за то, чтобы я попал в их руки. Пока жив я и живы они, в этом мире нет для меня безопасного угла. Они вытеснили меня из Чикаго в Калифорнию; потом прогнали из Америки; однако, когда я после свадьбы поселился в английском спокойном графстве, мне стало казаться, что последние годы моей жизни протекут мирно. Я не объяснял моей жене положения вещей. Зачем было вмешивать ее во все это? Ведь она не имела бы ни минуты покоя! Тем не менее, она, кажется, кое-что подозревала; вероятно, я время от времени проговаривался, но до вчерашнего дня ей не были известны обстоятельства дела; она узнала их после того, как вы, джентльмены, говорили с нею. Она сказала вам все, что знала; Баркер — тоже. Ведь в ночь памятных событий у нас было мало времени для объяснений. Теперь жена знает мою историю, и право же, я поступил бы умнее, раньше сказав ей об опасности. Мне, дорогая, — он взял ее за руку, — было тяжело коснуться прошлого, я хотел сделать как лучше.

Джентльмены, накануне роковых событий я был в Тенбридж-Уэльсе и мельком увидел на улице одного человека, только мельком, но не мог не узнать его, моего худшего врага, который преследовал меня, как голодный волк дикую козу. Мне стало ясно, что подходит беда; я вернулся и приготовился встретить ее, зная, что мне придется защищаться собственными средствами. В былое время о моих удачах ходила молва по всем Соединенным Штатам, и я был уверен, что счастье по-прежнему улыбнется мне.

Целый день я был настороже, не выходил в парк и поступал правильно: он пустил бы в меня заряд картечи прежде, чем я успел бы заметить его. Когда мост подняли (я всегда чувствовал себя спокойнее после того, как доступ через ров прерывался), я прогнал мысль о беде, не допуская, что он мог пробраться в дом и спрятаться, выжидая меня. Но когда я делал обычный вечерний обход дома, в халате, то, войдя в кабинет, почуял беду. Полагаю, что человек, многократно подвергавшийся опасностям (а я испытывал их чаще, чем большинство), обладает чем-то вроде шестого чувства, которое поднимает для него флаг опасности. Почему я почувствовал приближение несчастья — не могу сказать. В следующее мгновение я заметил, что из под оконной драпировки выглядывает ботинок, и я понял причину своих инстинктивных опасений. Кабинет освещала только принесенная мною свеча, зато в открытую дверь вливалось достаточно света от лампы в холле. Я поставил подсвечник и кинулся за молотком, положенным мной раньше на камни. В то же мгновенье враг прыгнул на меня — блеснул нож, я ударил по лезвию молотком. Оружие выпало из рук моего противника. Нападающий с быстротой угря обогнул стол и почти моментально вытащил из-под пальто ружье. Щелкнул курок, но я успел схватить ствол руками и поднять его кверху. Минуты две мы боролись. Мой противник ни на секунду не ослабил хватки; но в какое-то мгновение приклад оказался ближе ко мне. Не знаю, может быть я дернул пружину; может быть, мы оба потянули за собачку. Так или иначе два заряда попали ему в лицо и, взглянув вниз, я увидел то, что осталось от Теда Болдуина. Я узнал этого человека в городе, узнал его также, когда он кинулся на меня, но увидев столь обезображенный труп, даже его собственная мать не сказала бы, кто перед нею.

Я привык к страшным зрелищам, но и мне стало невмоготу.

Прибежал Баркер. Я услышал шаги жены, но вовремя остановил ее. Тут было зрелище не для женщин. Обещав ей в самом скором времени придти в ее комнату, я шепнул Баркеру слова два (он сам понял все с первого же взгляда). Теперь нам оставалось только ждать остальных. Никто не являлся, и мы сообразили, что никто не мог услышать шума, что все случившееся известно только нам.

Вот в это-то мгновение в моей голове мелькнула новая идея и показалась мне ослепительно блестящей. Рукав Теда приподнялся, обнаружив знак ложи. Смотрите!

Дуглас завернул свой собственный рукав показал нам коричневый треугольник в круге — совершенно такой же знак, какой мы видели на руке убитого.

— Именно клеймо навело меня на мысль выдать убитого за себя. Мы с ним были приблизительно одного роста и сложения; его волосы походили на мои, а от лица ничего не осталось. Мы с Баркером сняли с убитого вот этот костюм, накинули на него мой халат и положили труп в той позе, в которой вы его нашли. Связав вещи Болдуина в узел, я спрятал между ними единственную тяжесть, которую мог найти. Все было выброшено из окошка. Карточку, которую он хотел положить на мой труп, я поместил возле него. Мы надели мои кольца на его палец, но, когда дело дошло до обручального…

Он вытянул свою мускулистую руку.

— Вы сами видите, что я ничего не мог сделать. Со дня свадьбы этот обруч не покидал своего места, и чтобы снять его теперь, потребовалась бы пилка. Кроме того, я вряд ли бы решился расстаться с ним; но даже при желании это было невозможно. Итак, мы предоставили эту подробность судьбе. Зато я принес кусочек пластыря и наклеил его на уцелевшую часть лица убитого, в том самом месте, где, как вы видите, он наклеен у меня. В этом случае, мистер Холмс, вы допустили оплошность: сняв пластырь, вы не увидали бы пореза.