Артур Дойль - Долина страха

— Я склонен предполагать…

— Предполагайте, предполагайте, нетерпеливо заметил Холмс.

Я убежден, что принадлежу к числу самых терпеливых из смертных, но это насмешливое замечание меня задело.

— Послушайте, Холмс, — сказал я сухо, — вы иногда слишком испытываете мое терпение.

Но он был чересчур занят собственными мыслями, чтобы сразу ответить мне. Не обращая внимания на стоявший перед ним нетронутый завтрак, Холмс целиком погрузился в изучение листка бумаги, вынутого из конверта. Затем он взял конверт и стал старательно рассматривать его.

— Это почерк Порлока, — задумчиво сказал Холмс. — Я не сомневаюсь: это почерк Порлока. Игрек с особенной верхушкой — это очень характерно.

Он говорил скорее сам с собой, нежели обращаясь ко мне, но все мое раздражение исчезло.

— Кто же этот Порлок? — спросил я.

— Порлок — это только nom-de-plume, псевдоним, а за ним, Уотсон, стоит чрезвычайно хитрая и ловкая личность. В предыдущем письме Порлок честно сообщил мне, что его имя — вымышленное, и просил не разыскивать его среди миллионов лондонского населения. Порлок важен не сам по себе, а лишь потому, что находится в контакте с неким и в самом деле значительным лицом. Вообразите рыбу-лоцмана, сопровождающую акулу, или шакала, следящего за львом, — вообще, какое-либо ничтожество в обществе действительно грозного существа. И не только грозного, Уотсон, но и таинственного — в высшей степени таинственного. Вот в этом-то смысле Порлок меня и интересует.

— Знаменитый ученый и преступник, столь великий в своих хитрых замыслах, что….

— Что и теперь я должен со стыдом…

— Я, собственно, хотел сказать, что он остается совершенно неизвестным обществу с этой стороны.

— Намек, явный намек! — воскликнул Холмс.

— В вас, Уотсон, открывается совершенно неожиданная жилка единого юмора. Вас надобно остерегаться! Впрочем, назвав Мориарти преступником, вы сами совершили проступок, как оно ни удивительно. С точки зрения закона это — клевета. Один из величайших злоумышленников всех времен, организатор едва ли не всех преступлений, руководящий ум всего подпольного мира, ум, который мог бы двигать судьбами народов, — таков в действительности этот человек. Но он настолько неуязвим, настолько выше подозрений, так изумительно владеет собой и так себя ведет, что за эти ваши слова мог бы привлечь вас к суду и отнять вашу годичную пенсию в качестве компенсации за необоснованное обвинение. Разве он не прославленный автор «Движения астероидов», книги, затрагивающей такие высоты чистой математики, что, говорят, в научной прессе не нашлось никого, кто мог бы написать о ней критический отзыв! Можно ли безнаказанно клеветать на такого человека! Это гений, Уотсон! Но если я буду жив, то придет и наш черед торжествовать.

— Если бы мне удалось это увидеть! — воскликнул я. — Но вы говорили о Порлоке…

— Ах, да… Так вот, этот, так называемый Порлок — лишь одно из звеньев в длинной цепи, правда, не столь удаленное от ее создателя. Но между нами говоря, звено довольно второстепенное. Больше того: звено, давшее трещину.

— Не существует цепи более крепкой, чем самое слабое из ее звеньев.

— Именно, дорогой Уотсон. В этом-то и кроется особая важность Порлока для нас. Подгоняемый отчасти пробудившейся в нем совестью, а главным образом чеками на десять фунтов, которые я ему посылал, он уже раза два доставлял мне ценные сведения. Настолько ценные, что удавалось предотвратить преступления. Если мы найдем ключ к шифру, то я не сомневаюсь, что и это письмо окажется сообщением того же рода.

Холмс развернул письмо на своей так и оставшейся чистой тарелке.

Я склонился над ним и стал рассматривать загадочное послание. На листке бумаги было написано следующее:

534 Г2 13 127 36 31 4 17 21 45

Дуглас 109 293 5 37 Бирлстон.

26 Бирлстон 9 18 171

— Что вы думаете об этом, Холмс?

— Очевидно, попытка сообщить какие-то секретные сведения.

— Но если нет ключа, какова польза шифрованного послания?!

— В настоящую минуту — ровно никакой.

— Почему вы говорите «в настоящую минуту»?

— Потому что существует немало шифров, которые я могу прочесть с такой же легкостью, как акростих по первым буквам каждой строки. Такие несложные задачи только развлекают, ничуть не утомляя. Но тут — иная задача. Ясно, что это ссылка на слова, которые можно найти на странице какой-то книги. Пока я не буду знать название книги, я бессилен.

— А что могут означать слова «Дуглас» и «Бирлстон»?

— Очевидно, этих слов нет на взятой странице.

— Почему же он не указал название книги?

— Дорогой Уотсон, ваши ум и догадливость, доставляющие столько удовольствия вашему покорному слуге, подскажут вам в следующую минуту, что не следует посылать зашифрованное письмо и ключ к шифру в одном и том же конверте. Иначе вас могут ждать большие неприятности. Нам, однако, принесут вторую почту; я буду очень удивлен, если не получу письма с объяснением или, что более вероятно, самой книги, на которую автор письма ссылается.

Дальнейшие рассуждения Холмса были прерваны спустя несколько минут появлением Билли, слуги, принесшего ожидаемое нами письмо.

— Тот же почерк, — заметил Холмс, вскрывая письмо. — И подписано на этот раз, — торжествующим голосом прибавил он, развернув письмо.

Но, просмотрев его, нахмурился.

— Ну, это сильно разочаровывает. Боюсь, Уотсон, наши ожидания обмануты. По-видимому, с этим Порлоком ничего не выйдет. «Многоуважаемый мистер Холмс, — пишет он, — я больше не могу заниматься этим делом. Оно слишком опасно. Я вижу, что он меня подозревает. Я только что написал адрес на конверте, собираясь послать вам ключ к шифру, как он совершенно неожиданно зашел ко мне. Я успел прикрыть конверт, но прочел в его глазах подозрение. Сожгите, пожалуйста, шифрованное письмо: теперь оно для вас совершенно бесполезно. Фред Порлок».

Некоторое время Холмс сидел молча, держа письмо в руке и сосредоточенно глядя на пламя в камине.

— В сущности, — вымолвил он наконец, — что его так испугало? Возможно, это только голос неспокойной совести. Чувствуя себя предателем, он прочел обвинение в глазах другого.

— Этот другой, я полагаю, профессор Мориарти?

— И никто иной. Когда кто-либо из этой компании говорит «он», вы должны догадываться, кого они подразумевают. У них только один «он», возвышающийся над всеми остальными.

— Но что он затевает?

— Это сложный вопрос. Когда против вас оказывается один из первых умов всей Европы, да еще за его спиной стоит целое полчище темных сил, допустимы любые возможности. Как бы то ни было, наш друг Порлок, по-видимому, был здорово расстроен. Сравните, пожалуйста, письмо с адресом на конверте, до неприятного визита. На конверте почерк тверд и ясен, в письме его едва можно разобрать.