Найо Марш - Последний занавес

— Это еще доказать требуется, — остановила его Полин, скорее порывисто, чем убежденно, — что Пэнти имеет какое-то отношение к… к…

— К «Малине»? — ухмыльнулся Пол. — А кто же еще, мама?

— У меня есть основания полагать… — начала Полин.

— Да брось ты, мама. Это Пэнти, больше некому. Вспомни ее проделки.

— А как к ней попала эта штука? Я не давала.

— Кто-нибудь из ребят дал, наверное, а может, сама купила. Я видел нечто подобное в деревенских лавках, а ты, Фен? Еще тогда подумал, что место им в мусорной яме, со старой резиной.

— Я говорила с Пэнти, — упрямо настаивала Полин, — и она дала честное слово, что не делала этого. А уж я могу отличить, когда ребенок говорит правду, Милли. Мать не ошибется.

— Да брось ты, мама, — отмахнулся Пол.

— Кто бы что ни говорил… — начала Полин, но ее прервало появление Седрика. Выглядел он в высшей степени презентабельно и элегантно, в повадке чувствовалась некоторая снисходительность.

— Доброе утро, дражайшая миссис Аллейн. Доброе утро, мои дорогие, — заговорил он. — Пол, старина, ты уже строишь планы, как бы побольше извлечь из сложившейся ситуации? Я лично просто места себе не нахожу, все обдумываю, как организовать двойное бракосочетание. Тут есть некоторые тонкости. Видите ли, в отсутствие дяди Клода посаженым отцом Фенеллы должен быть Старик, а потом ему же предстоит по-быстрому переодеться в костюм первого жениха. Думаю, я в обоих случаях мог бы стать шафером, а Пол — вторым женихом и одновременно Сониным отцом. В общем, интересный может получиться спектакль. Дядя Томас будет пажом, а Пэнти цветочницей, в этой роли она сможет сколько угодно швыряться разными предметами. А ты, мама, дорогая, вместе со всеми тетушками составите группу будущих вдовствующих фрейлин. Я придумал всем вам совершенно потрясающие костюмы.

— Кончай валять дурака, — бросила Миллимент.

— Да нет, я серьезно, — сказал Седрик, накладывая себе на тарелку еду. — Мне действительно кажется, что вы обе устраиваете свои дела, мягко говоря, не лучшим образом.

— Не всем же дано, как тебе, так ловко обделывать делишки, — сухо заметил Пол.

— Что ж, льщу себя надеждой, что мне и впрямь удалось проявить некоторую изобретательность, — с готовностью согласился Седрик. — Соня поручает мне заняться ее приданым, а Старик говорит, что хоть кто-то сумел выказать семейные чувства. Боюсь только, дражайшая тетя Полин, что дела Пэнти практически безнадежны. У нее совершенно бесподобное чувство комического.

— Я уже говорила твоей матери, Седрик, что у меня есть основания полагать, что Пэнти не имеет никакого отношения к этой истории.

— О Господи, — вздохнул Седрик. — Как трогательно. Такая вера.

— И на зеркале твоего деда она тоже ничего не писала.

— Видите, у нашей Пэнти появился еще один сторонник. — Седрик театрально склонился перед Трой.

Полин быстро повернулась в ее сторону, а та, испытывая ощущение человека, переходящего из партера на сцену, негромко проговорила:

— По-моему, Пэнти действительно не виновата. Меня она в этом убедила.

— Ну вот! — воскликнула Полин и порывисто протянула Трой руку. — Слышите? Спасибо, миссис Аллейн. Хоть кто-то сохранил веру в мою бедную старушку Пэнти.

Но веру Трой в Пэнти Кентиш, и без того уже несколько пошатнувшуюся, ждали впереди новые испытания.

Из столовой она прошла в театрик. Холст стоял там, где она его и оставила, — у стены. Она вытащила его на середину сцены, укрепила на подрамнике и принялась разглядывать.

Глаза и нос уже завершенной головы были закрыты черными очками.

Секунд пять Трой попеременно бросало то в жар, то в холод, по спине и животу бегали мурашки. Потом она прикоснулась к лицу. Оно было совершенно сухим. А вот черные очки — еще влажными. С чувством облегчения, настолько сильным, что оно походило на внезапный приступ тошноты, Трой окунула тряпку в растворитель и осторожными движениями стерла дорисовку. Затем села и сцепила дрожащие руки. Ни единого пятна, ни пылинки на голубоватых тенях, что она проложила под глазами, ни следа грязи на блекло-розовой коже под лобной костью.

— О Боже! — прошептала Трой. — О Боже! Слава тебе Господи! О Боже!

— Доброе утро. — Через боковую дверь вошла Пэнти. — Мне разрешили еще порисовать. Нужна новая дощечка и побольше красок. Видите, корову и самолет я уже сделала. Нравится?

Она поставила дощечку на пол у изножья подрамника, явно подражая Трой, сделала шаг назад, сцепила за спиной руки и принялась рассматривать рисунок. На нем были изображены три пронзительно рыжие коровы, пасущиеся на изумрудном лугу. Над ними, по небу, для изображения которого Пэнти воспользовалась прозрачной новой голубой, пролетал изумрудный самолет, сбрасывающий черную бомбу.

— По-моему, здорово, — сказала Пэнти и, оторвавшись от рисунка, перевела взгляд на Трой. — И у вас тоже здорово получается, — добавила она. — Просто отлично. Внутри все переворачивается. Мне кажется, вы рисуете хорошие картины.

— Кому-то, — пристально посмотрела на нее Трой, — показалось, что в очках будет лучше.

— В таком случае этот кто-то просто дурак, — сказала Пэнти. — Короли не носят очков. А это король.

— Как бы там ни было, очки пририсовали.

— Если бы кто-нибудь нацепил очки на моих коров, я бы убила его, — заявила Пэнти.

— Как ты думаешь, кто бы это мог быть?

— Не знаю, — равнодушно ответила Пэнти. — Может, Нодди?

— Да нет, вряд ли.

— Думаю, это тот же, кто нацарапал что-то на зеркале Нодди. Во всяком случае, это не я. Так как насчет дощечки и красок? Мисс Эйбл нравится, когда я рисую.

— Можешь подняться ко мне в комнату и сама взять в буфете. Там полно маленьких дощечек.

— Я не знаю, где твоя комната.

Трой, как могла, объяснила.

— Ладно, — кивнула Пэнти, — а если не найду, буду кричать, пока кто-нибудь не появится.

Она заковыляла к боковой двери.

— Постой-ка, — окликнула ее Трой, — ты «Малину», если увидишь, отличить сумеешь?

— Конечно, — с интересом посмотрела на нее Пэнти.

— Да нет, я не о ягоде. Я о такой резиновой штуковине, которая, если сесть на нее, звук издает.

— Что за звук?

— Ладно, не важно, — устало вздохнула Трой. — Забудь.

— Ты чокнулась, — решительно заявила Пэнти и вышла из зала.

— Либо я, — пробормотала Трой, — либо кто-то другой в этом доме.

В то утро она упорно прорисовывала фон. Сэр Генри позировал в полдень, в течение полутора часов с двумя перерывами. За все это время он не сказал ни слова, но то и дело глубоко вздыхал. Трой рисовала руки, но он был беспокоен, все время нервно подергивался, и фактически ей удалось лишь передать их общую форму и цвет. Под самый конец сеанса появилась Миллимент и, извинившись, что-то прошептала ему на ухо.