Уинстон Грэхем - Энджелл, Перл и Маленький Божок

— В последнее время не приходил. Только вчера.

— А до этого?

— Не помню. Три или четыре раза.

— А вы к нему?

Она повернулась от окна, глаза мертвые, сделала движение уйти.

— Ответьте мне.

— Три или четыре раза. У него была своя комната. Не квартира, а комната. Просто поднимаешься по лестнице — и сразу дверь. Я никогда не видела ни хозяйки, ни привратницы.

— Что вы там могли оставить? Какие-нибудь вещи? Носовой платок, туфли, гребенку?

— Ничего. Ни единого предмета.

Он не сразу лег в кровать. Сначала она приготовила суп, открыла банку консервированного языка, испекла четыре картофелины в мундире, нашла немного сыра. Они ели за одним столом, разделенные незримым присутствием Годфри. Дважды раздавался телефонный звонок, и один раз позвонили в дверь, но всякий раз это были репортеры, и они отказывались отвечать на вопросы. А разговаривали друг с другом только на одну тему. В конце ужина она спросила, когда, по его мнению, состоится суд.

Он ответил:

— Самое раннее, в октябре.

— О, господи! — ужаснулась она. — Так долго… Почему?

— Что ж, придется нести этот крест. Следующая судебная сессия начнется в октябре.

— О, господи!

— Вот именно, — сухо повторил он. — О, господи.

Она перебирала в уме все возможные последствия, и ее движения стали беспокойными. А он следил за ней со сдержанным ужасом. Блестящие белые зубы надкусили печенье. Румяные губы мягко двигались. Кончик языка высунулся, чтобы подобрать крошку. Обнаженные руки, гибкие, как змеи.

— По мнению мистера Мамфорда, суд явится простой формальностью.

— Ничто не бывает простой формальностью. Мы еще не знаем, какое против нас выдвинуто обвинение.

— Три месяца и даже больше. — Неужели она должна жить с ним вот так три месяца и больше?

— И все это время, — продолжал он, — на мне будет лежать тяжелое и страшное обвинение. На мне, главе одной из самых уважаемых юридических фирм. До тех пор эта клевета может погубить нашу контору. Даже если по прошествии этого срока меня оправдают, она все равно погубит меня самого. Что же вы не радуетесь?

— Мне нечего радоваться. Я никогда не хотела вас погубить. Какой мне смысл вас губить? Моя жизнь все равно тоже загублена.

— Ваша жизнь, — произнес он с презрением.

— Вы считаете, что я не имею на нее права?

— Только не за счет людей, с которыми вас… связывают узы верности и чести. — Он чуть было не сказал: «договорные обязательства».

Она встала, оттолкнула стул, так, что он поцарапал паркет.

— Это вы мне его навязали, — сказала она.

— Что? — Он был вне себя от ярости.

— Да, я познакомилась с ним до замужества, верно, но я никогда не давала ему повода — он был слишком вульгарный и грубый, я не желала иметь с ним ничего общего. — В слезах Перл направилась было к двери, но вернулась обратно.

— Это правда! Я пригрозила ему, что сообщу в полицию, если он не оставит меня в покое. И он оставил меня в покое. В конце концов, он оставил меня в покое! Но когда я вышла за вас замуж, вы настояли, чтобы он сюда приходил. Вы его пригласили. Я просила вас не делать этого. А вы его пригласили! У вас были какие-то причины. Уж не знаю какие. Да, это вы мне его навязали. Не воображайте, что вина только моя.

Он онемел от возмущения. Откинувшись назад, он уставился на нее, задыхаясь от бессловесного гнева.

— Я не знал, что моя жена не устоит перед слугой, который приходит с поручением.

Она ответила:

— А я не знала, что при муже соблазнюсь подобными вещами.

Если ее предыдущее замечание вызвало в нем вспышку гнева, то новое выбило оружие из рук. Опешив, он молча взирал на нее. Она всегда его поражала. Может, он просто не привык к женщинам, а, может быть, она была необыкновенной женщиной. Он недоумевал.

— Разве я могу вам поверить? — спросил он.

— Не хотите — не верьте.

Она принялась собирать тарелки — чисто машинально. Коулфортовский фарфор, серебро времен Георгов, уотерфордский хрусталь.

— Я рад, что убил его, — произнес он с неожиданной злобой. — Рад, что его пристрелил.

— Не смейте так говорить!

— Отчего же? Не оттого ли, что вы его любили? Верно, а? Вы все еще его любили, несмотря ни на что. Его вульгарность, его грубость…

Она закрыла лицо руками, будто собираясь заплакать, но потом отняла их.

— Не знаю. Что я могу вам ответить, если сама не знаю.

В пятницу позвонила Хэйзел.

— Какой кошмар, дорогая, какой кошмар! Дикость. Расскажи мне, как все было.

— Точно так, как написано в газетах, — ответила Перл.

— Это было ужасно. Мы совсем потеряли голову.

— Ну, а твой муж, мистер Энджелл? Он… не думаешь ли ты, что он…?

— С ним все в порядке. Это был явный случай самозащиты. Этот человек вломился в дом и…

— Этот человек? Ты хочешь сказать Годфри Воспер?

— Да, Годфри Браун. Он взял себе для ринга другое имя.

— Но это тот же человек, да? Тот самый, с которым ты тогда была на танцах?

Значит, полиция пока не добралась до Хэйзел. Пока.

— Я вовсе не была с ним на танцах. Просто он тогда пригласил меня несколько раз, а потом отвез домой. Но это не имеет никакого отношения к тому, что случилось.

— А я думала, имеет. Газеты вечно все переиначивают, так вот, они написали…

— Они написали, что он ворвался в дом с угрозами и бранью и потребовал денег. Вот, что написали, И все. Он угрожал Уилфреду, не мне. Я тут ни при чем. Я просто оказалась рядом.

— Вот как. Понятно… Для тебя, должно быть, это был настоящий кошмар, Перл. Неужели ты все видела своими глазами?

— Да. Послушай, Хэйзел, когда мы с тобой собирались встретиться, в этом месяце или в следующем?

— Точно мы день не назначили…

— Вот тогда я тебе все и расскажу. По телефону трудно. Мне надо с тобой поделиться, но сейчас я никак не могу собраться с мыслями, чувствую себя отвратительно, то и дело звонит телефон, Уилфред лежит наверху почти без сознания, мне надо за ним ухаживать, отец приходил вчера, Рэйчел сегодня утром, для чего, понять не могу, и газеты никак не оставляют нас в покое. Честное слово, у меня голова идет кругом.

— Может, я забегу к тебе как-нибудь вечерком?

— Нет, ради бога, Хэйзел, к вечеру я совсем при последнем издыхании. Мне бы только добраться до кровати и заснуть. Через недельку, две…

— А когда… когда суд?

— Еще не знаю, — ответила Перл. — Но давай обязательно встретимся. Наконец-то я смогу выговориться. И я расскажу тебе все-все.

— Может, ты хочешь, чтобы я пришла с тобой на суд? Ты позвони мне, когда узнаешь число. Я возьму свободный день, скажу, что заболела, и буду все время рядом с тобой. Тебе ведь приятно иметь рядом кого-нибудь из близких.

— Господи, Хэйзел, ты просто ангел, но отец уже обещал и все-таки он мне ближе всех. В общем, они не придают этому большого значения… Я хочу сказать, они не считают, что суд долго продлится, и, честно говоря, я еще не знаю, когда это будет.