Уинстон Грэхем - Энджелл, Перл и Маленький Божок

Годфри хмыкнул.

— Интересно, как бы он взял реванш у типа с самыми тяжелыми кулаками в этой категории? — Он взглянул на менеджера. — Уж не хочешь ли ты сказать, что ему бы подстроили победу?

Джуд Дэвис улыбнулся.

— У тебя, малыш, романтические идеи. Токио Кио не даст подмочить свою репутацию. Просто менеджер Кио хотел устроить ему полную разминку со всеми фокусами-мокусами, как в настоящем бою, только, как бы это сказать, без особой перегрузки. Тренировка — это не то. И в показательном бою нет того накала. С менеджером Кио договорились, что Кио даст О'Шеа продержаться все десять раундов и что Кио выиграет по очкам. Таким образом, О'Шеа заработает хорошие отзывы — еще бы, провел бой до конца с будущим чемпионом мира. Кио получает настоящую разминку, а немецкие болельщики нарасхват покупают билеты, считая, что их Хейст наверняка завоюет звание чемпиона.

Годфри в задумчивости тер спину полотенцем.

— Что у тебя на уме?

— Я считал тебя догадливым.

Два молодых боксера молотили друг друга на ринге. Раздался гонг, и они тут же прекратили бой и, ожидая продолжения, начали работать с тенью.

Годфри тихонько свистнул.

— Вот так шанс. А почему я?

— Это еще окончательно не решено, но я хотел тебя предупредить. А пока помалкивай. Еще никто не знает, что О'Шеа собирается выйти из соревнований. Он вышел уже на прошлой неделе, и с тех пор антрепренер Сэм Виндермир только и занят тем, что ищет ему замену. Но Рой Андерсон в Австралии. Лену Флоддену только что сделали операцию на лбу. Есть и другие, которые бы ухватились за такую возможность, да только, боюсь, им не вытянуть. А ты можешь быстро пойти вверх. Вся загвоздка в том, сумеешь ли ты привлечь публику.

— Кио сумеет. С кем бы его ни свели. Он крупная приманка. И никогда раньше не был в Англии. Я бы сам заплатил, чтобы его увидеть.

— Ты-то его наверняка увидишь. Если дело уладится. Как бы там ни было, ты все равно не останешься в проигрыше.

— Ты хочешь сказать, что выиграть мне не удастся?

— Только скажи, что не хочешь, и конец. Виндермир вызовет из Мадрида Санчеса.

— Да нет, я пошутил. Конечно, хочу. Голосую руками и ногами. Это колоссально. Ну, а Кио, он-то не станет упираться?

— Чего ему упираться?

— Хоть и курам на смех, а все-таки он собирался встречаться с чемпионом Ирландии. А теперь ему предлагают чемпиона Кенсингтона, у которого за плечами только шестнадцать профессиональных боев. Вдруг он заартачится?

— Не думаю. Он тут новичок. Японцы очень вежливые люди. Они сочтут неудобным жаловаться на качество замены. Ну, а в бою ты покажешь себя не хуже О'Шеа.

— Бьюсь об заклад, что лучше.

— Мне только осталось уговорить Сэма Виндермира. Он еще колеблется. Он, конечно, понимает, что это репетиция к Гамбургу, но не хочет, чтобы новость стала всеобщим достоянием. Все должно быть как положено, чтобы никто не мог подкопаться.

— Уломай его, — сказал Годфри. — Упроси, влезь к нему в душу, подкупи, надави на него.

Неприязнь мелькнула во взгляде Джуда Дэвиса, он вытащил записную книжку и сделал в ней пометку.

— Я и сам справлюсь со своими делами, Годфри. Думай лучше о себе. Насколько я тебя понял, ты согласен драться с Кио, если мне удастся это устроить?

— Еще бы!

— Это настоящий шанс. Если мы все уладим, тебе придется всерьез заняться тренировкой.

После этого он всерьез занялся тренировкой. Он даже был готов отказаться от женщин. Во время второго свидания в квартире Салли, после объятий, они поцапались, чувствительно, до боли, как двое любовников, у которых роман идет на убыль; она сбросила одежду со стула, который ей понадобился, он, насупившись, не отвечал на ее болтовню; расставаясь, они не условились о встрече. Что же касается Перл, то с ней было сложнее, а он был слишком раздражен и в смятении, чтобы желать ее сейчас. И Флора тут была ни при чем, просто он слишком привык к старушке, с которой мог и повздорить, и посостязаться в остроумии.

Как-то раз он вернулся к себе на старой десятилетней давности малолитражке, на которой теперь ездил, и у дверей его поджидала Перл.

— Устричка! — воскликнул он, захлопнув дверь машины, и стремительно взбежал по ступеням. — Чтоб мне провалиться! Вот уж не ожидал, что ты заявишься в Клэпэм. Ну, заходи! Заходи! Я живу на третьем, тут паршиво, но подыщу что-нибудь получше. — Пока он объяснялся и вел ее наверх, он вдруг вспомнил, как девять месяцев назад сторожил у ее особняка, сторожил день за днем, потому что тогда ему было невтерпеж. Теперь ей было невтерпеж, и это его обрадовало.

По пути наверх, на темной и грязной лестнице, он любовался ее ногами. А когда отпер дверь и впустил внутрь, тут же прижал к двери и начал целовать.

Она была в светлом пальто, и он стал расстегивать пуговицы. Она слабо сопротивлялась, отталкивая его руки.

— Годфри, нам надо поговорить.

— О чем, Устричка? Стоит ли терять время…

— Я не виделась с тобой целую неделю. Подумай только, целую неделю. Ты не позвонил и…

— Ты же запретила мне звонить.

— И все-таки, что тебе стоило позвонить во второй половине дня. В чем дело? Со смерти леди В. прошло уже три недели, а ты не приходишь. Может, нашел себе другую?

Он рассмеялся, глядя в упор темными глазами в синие глаза, потемневшие от прикосновения его рук к ее телу.

— Да ты пораскинь мозгами. Где мне найти такую девушку, как ты? Думаешь, таких навалом? Пораскинь мозгами, Устричка.

— Откуда мне знать, если ты не приходишь?

— Я тебе все расскажу, — ответил он. — Обожди немного. Обожди немного, и я тебе все расскажу.

— Годфри. Я хочу знать сейчас. — С усилием она оторвала от себя его руки и вывернулась из его объятий.

Он отпустил руки с выражением нетерпения и досады на лице.

— Какая тебя муха укусила? В чем дело?

Она сказала:

— Когда… когда умерла леди Воспер, я думала станет лучше. А стало хуже. Мы с тобой виделись всего один раз. Ты переменился. Внутри. Я хочу знать отчего. Может, я в чем виновата?

В другое время он бы не придал этому значения, подшутил бы над ней, развеселил, а если нужно, и соврал, и все без суетни, с сознанием, что его привлекательная наружность и особая неотразимость для женщин победят и развеют ее сомнения. Но теперь что-то не срабатывало. Он пускал в ход проверенные уловки: покоряющую самоуверенность, веселый, легкий разговор, умелое прикосновение ласковых рук, но они почему-то не действовали, оставляя равнодушным даже его самого. Он не мог избавиться от плохого настроения, раздражения и тоски — или мысли о проклятой Флоре, — а когда сам не веришь в слова, которые говоришь девочке, то где уж ждать, чтобы она тебе поверила? И тогда его злость обратилась против нее самой. С возмущением он вспоминал теперь, как она упиралась вначале, как ее сдержанность и разборчивость придавали ей очарование и сколько он приложил усилий, чтобы преодолеть ее сопротивление. Теперь он его преодолел, но с ней по-прежнему было непросто. А он хотел, чтобы было просто. У него не хватало терпения. Он хотел с ней спать — аппетит остался, — но у него не было терпения для любой женщины. Казалось, сошла бы любая уличная девка, и все-таки он хотел именно ее.