Эдгар По - Золотой жук. Странные Шаги

— Почему кто-то должен был находиться поблизости? — спросил Энгюс.

— Кто-то ведь должен был принести ей письмо, — отвечал отец Браун. — Разве что почтовый голубь…

— Вы хотите сказать, — энергично вмешался Фламбо, — что Уэлкин носил ей письма своего соперника?

— Да, — сказал священник. — Уэлкин носил письма своего соперника. Понимаете, такое уж у него дело.

— Ну, с меня довольно! — взорвался Фламбо. — Кто этот человек? Каков он из себя? Как вообще выглядит этот «невидимка»?

— Одет он довольно нарядно: в красное и синее с золотом, — не задумываясь, отвечал священник. — И в этом ярком, даже кричащем наряде он явился в дом на глазах у четырех человек, хладнокровно убил Смайса, вышел на улицу и унес труп.

— Отец Браун! — воскликнул Энгюс, останавливаясь как вкопанный. — Кто-то из нас двоих не в своем уме!

— Нет, вы не лишились рассудка, — сказал Браун. — Просто вы не очень наблюдательны и не заметили, например, такого вот человека.

Он быстро сделал три шага вперед и положил руку на плечо обыкновенного почтальона, который незаметно прошмыгнул мимо них в тени деревьев.

— Почему-то никто никогда не замечает почтальонов, — проговорил он задумчиво. — А ведь и они подвержены человеческим страстям и, кроме того, носят большие мешки, в которых свободно поместится маленький труп.

Против ожидания, почтальон не обернулся, а отпрянул в сторону и натолкнулся на садовую изгородь. Это был худощавый светлобородый человек самой обыкновенной внешности; но, когда он наконец обернулся, все трое были поражены — так страшно он косил.

Фламбо вернулся к своим саблям, пурпурным коврам и персидскому коту — у него дел хватало. Джон Тернбул Энгюс возвратился в кондитерскую к той, с которой, при всей своей беспечности, рассчитывал жить мирно и счастливо. А Браун долго бродил с убийцей под звездами, по заснеженным уступам, и никто никогда не узнает, что они сказали друг другу.

Сотни детективных рассказов начинаются с убийства американского миллионера, которое почему-то рассматривают как народное бедствие. Рад сообщить, что и этот рассказ начнется с убийства миллионера, даже с убийства трех миллионеров, что кое-кому покажется, пожалуй, embarras de richesse [117] Излишняя роскошь (франц.). . Но именно это совпадение или, если хотите, однообразие выдвинуло данное дело из ряда обычных и превратило его в головоломку.

Ходили толки, что все три миллионера пали жертвой вендетты или заклятья, связанного с очень ценным древним сосудом, усыпанным драгоценными камнями, — так называемой «Коптской Чашей». Никто не знал, откуда она взялась, но ее связывали с религиозными обрядами, и кое-кто объяснял гибель ее обладателей фанатизмом восточных христиан, возмущенных тем, что чаша попадала в столь материалистические руки. Во всяком случае, в мире сенсаций и сплетен таинственный убийца вызывал огромный интерес, независимо от того, фанатик он или нет. Безымянное существо наделили даже именем или прозвищем. Впрочем, наш рассказ касается лишь третьей жертвы: только в этом случае отец Браун, герой наших очерков, вмешался в дело.

Когда, сойдя с трансатлантического лайнера, Браун впервые ступил на американскую землю, он, подобно многим англичанам, обнаружил, что известен гораздо больше, чем думал. На родине никто бы не заметил в толпе коротенького, близорукого, скромного человека в порыжелой сутане; он выделялся бы разве что незначительностью. Но Америка умеет рекламировать. Участие отца Брауна в расследовании нескольких замысловатых дел и дружба его с Фламбо, бывшим преступником, а ныне детективом, прославили его в Америке, тогда как в Англии о нем только-только заговорили. Его круглое лицо удивленно вытянулось, когда его схватили журналисты, которых можно было принять за шайку гангстеров, и засыпали вопросами о том, в чем он менее всего считал себя компетентным, — о деталях дамского туалета и о статистике преступлений в стране, на которую он только что впервые взглянул. Пожалуй, по контрасту с этой по-военному сплоченной группой бросался в глаза человек, стоявший в стороне, чернея на фоне яркого неба и яркой толпы, — высокий, желтолицый, в больших очках. Переждав журналистов, он обратился к отцу Брауну:

— Простите, не ищете ли вы капитана Уэна?

Не будем винить отца Брауна, хотя сам он искренне готов был винить себя. Не надо забывать, что он только что высадился и никогда не видел очков в черепаховой толстой оправе: мода не дошла еще до Англии. Он было подумал, что перед ним пучеглазое морское чудовище; вспомнился ему и водолазный шлем. Одет был незнакомец прекрасно, и Браун по наивности изумился: зачем элегантному денди так уродовать себя? Приставил бы еще для пущего изящества деревянную ногу! Вопрос тоже смутил его. В длинном списке лиц, которых он рассчитывал повидать в Америке, действительно значился американский авиатор, по фамилии Уэн, друг его друзей во Франции. Но он никак не ожидал, что услышит о нем так скоро.

— Простите, — не совсем уверенно ответил он. — Вы сами капитан Уэн? Или… или знаете его?

— Могу сказать точно, что я не капитан Уэн, — ответил человек в очках; лицо его казалось неподвижным, точно деревянное. — По крайней мере, у меня не было на этот счет сомнений, когда я только что его видел. Он сидит вон там, в автомобиле, поджидает вас. На другой вопрос ответить не так просто. Кажется, я знаю Уэна и его дядюшку, и старика Мертона тоже. Но старый Мертон не знает меня. И думает, что это на руку ему, а я думаю, что мне. Поняли?

Отец Браун не совсем понял. Моргая, смотрел он на сверкание моря, на небоскребы и на мужчину в очках. Не только из-за очков казался тот непроницаемым; в лице его было что-то азиатское, даже китайское, а голос звучал насмешливо и зло. Среди простодушных и общительных американцев попадаются такие загадочные, замкнутые люди.

— Зовут меня Дрэг, — говорил он. — Норман Дрэг. Я американский гражданин, в том-то и дело. В общем, ваш друг Уэн сам объяснит вам остальное, так что четвертое июля мы пока отложим [118] Четвертое июля — День независимости. В 1776 году 4 июля была принята «Декларация Независимости», и Соединенные Штаты отделились от Великобритании. .

И он потащил растерянного Брауна к стоявшему неподалеку автомобилю, из которого махал рукой молодой человек с растрепанными светлыми волосами и измученным угрюмым лицом. Молодой человек назвал себя Питером Уэном. Отец Браун и опомниться не успел, как его погрузили в автомобиль, который помчался во весь опор через город. Он не успел еще привыкнуть к стремительности американцев и удивлялся не меньше, чем если бы колесница, запряженная драконами, увлекла его в волшебное царство. Вот в какой неуютной обстановке он в первый раз узнал — из длинных речей Уэна и коротких сентенций Дрэга — о двух преступлениях, связанных с Коптской Чашей.