Агата Кристи - Смерть у бассейна

Они дошли почти до конца тропы. Генриетта села на поваленный ствол. Эдвард опустился рядом.

Она глядела сквозь кроны.

— А тут слегка похоже на Айнсвик. Своего рода карманный Айнсвик. Я иногда думаю, уж не потому ли Люси с Генри поселились здесь? Тебе так не кажется?

— Возможно.

— Никогда нельзя сказать, что у Люси на уме… Ну, а ты, Эдвард, чем занимался все это время, что мы не виделись?

— Ничем, дорогая.

— Боже, какое самоуничижение!

— Деятельность никогда не была моей сильной стороной.

Она бросила на Эдварда быстрый взгляд. Что-то необычное послышалось ей в его тоне. Но он глядел на нее спокойно. И опять Генриетта почувствовала прилив глубокого волнения.

— Возможно, это мудро, — сказала она.

— Мудро? Что?

— Отрешиться от деятельности.

Эдвард ответил медленно, подбирая слова:

— Так странно это слышать от тебя, Генриетта. От тебя, такой благополучной.

— Ты считаешь меня благополучной?

— Да, дорогая. Ты принадлежишь искусству. Ты должна гордиться своим талантом. Не можешь не гордиться.

— Ясно, — сказала Генриетта. — Многие мне так говорили. Они не понимают, не понимают азов моего ремесла. И ты не понимаешь, Эдвард. Как будто стоит вознамериться изваять что-нибудь — и вот, пожалуйста. Нет, образ овладевает тобой, мучает, преследует, так что рано или поздно сдаешься на милость ему и тогда, ненадолго, обретаешь покой, пока все не начинается сначала.

— А ты хочешь покоя?

— Временами мне кажется, что покоя я хочу больше всего на свете.

— Ты могла бы его иметь в Айнсвике. Ты снова стала бы там счастливой. Даже… даже если бы тебе пришлось терпеть меня. Ну как, Генриетта? Почему бы тебе не переехать в Айнсвик, не сделать его своим домом? Он всегда ждет тебя, ты же знаешь.

Генриетта медленно повернула лицо к нему.

— Ты очень нравишься мне, Эдвард. Из-за этого мне так тяжело продолжать говорить «нет».

— Это и есть твое «нет»?

— Прости.

— Ты уже говорила мне «нет» и раньше, но сейчас… в общем, я подумал, что ответ мог быть другим. Сегодня ты счастлива, Генриетта, ты не будешь это отрицать.

— Мне было очень радостно.

— Даже твое лицо — оно моложе, чем было утром.

— Я знаю.

— И ведь мы оба были счастливы, говоря об Айнсвике, думая о нем. Разве тебе не ясно, что это означает, Генриетта?

— Скорее, тебе не ясно, что это означает. Всю эту прогулку мы жили в прошлом.

— Прошлое иногда — прекрасное место для обитания.

— Вернуться туда не дано. Единственное, что никому не дано.

Несколько минут он молчал, потом сказал спокойным, ровным голосом:

— В сущности, ты подразумеваешь, что не выйдешь за меня из-за Джона Кристоу.

Генриетта не ответила, и Эдвард продолжал:

— Это так, ну разве нет? Не будь на свете Джона Кристоу, ты бы стала моей женой.

— Я не представляю себе жизни без Джона Кристоу, — резко ответила она. — Тебе следует это понять!

— Раз так, что мешает ему развестись, чтобы вы могли соединиться?

— А Джон и не собирается. И неизвестно, захотела ли бы я стать его женой, если бы он и сделал это. У тебя совершенно неверные представления о нас.

Задумчиво, словно размышляя вслух, Эдвард сказал:

— Джон Кристоу. В этом мире слишком много Джонов кристоу.

— Ты неправ. Очень мало людей, подобных Джону.

— Прекрасно, если это так. На мой взгляд, по крайней мере, — он поднялся. — Нам лучше вернуться.

Когда они сели в машину, а Льюис закрыла парадную дверь дома на Харли-стрит, Герда ощутила, как боль изгнания пронзает ее. Хлопок двери был последней каплей. Обратного пути нет — а впереди этот жуткий уик-энд. А ведь дома гора дел, которые нельзя оставлять… Закрыла ли она кран в ванной? И счет из прачечной. Она его положила… вот только куда? Хорошо ли оставлять детей с мадемуазель? Она ведь такая… такая… Будет ли Теренс, например, хоть изредка делать что-нибудь из того, что велит мадемуазель? У французских гувернанток, видимо, никогда не бывает авторитета.

Она села за руль, все еще придавленная тоской, и нервно нажала стартер. Нажала еще раз. И еще. Джон сказал:

— Мотор заведется успешнее, если ты включишь зажигание.

— Ой, какая я глупая!

Она бросила на него быстрый, тревожный взгляд. Если Джон сразу начнет злиться… Но, к ее облегчению, он улыбался. «Это потому он так мил, что мы едем к Энгкетлам».

Бедный Джон, он так напряженно работал! Его жизнь бескорыстна, всецело посвящена другим. Неудивительно, что он так предвкушает этот долгий уик-энд. И, возвращаясь мысленно к разговору за столом, она сказала, раньше чем нужно нажав сцепление, так что машину рвануло с места:

— Знаешь, Джон, не шутил бы ты, ей-богу, будто ненавидишь больных. Это очень здорово, как ты умеешь легко относиться ко всему, что ты делаешь, и я это понимаю. Но не дети. Терри особенно. Он все понимает дословно.

— Не раз бывало, — сказал Джон, — когда Терри мне казался почти взрослым, не то что Зена! Доколе девочка может оставаться каким-то ворохом жеманства?

Герда не сдержала чуть заметной радостной улыбки. Джон, она знала, поддразнивает ее.

— По-моему, дорогой, детям полезно понять, что жизнь врача — это бескорыстие и самоотдача.

— О, боже, — воскликнул Кристоу.

Герда мигом осеклась. Приближавшийся светофор уже давно горел зеленым глазом. Наверняка, решила она, свет переключится до того, как я успею проехать. И она начала притормаживать. Зеленый не гас. Джон Кристоу забыл свой обет не высказываться по поводу Г'ердиного вождения и спросил:

— Чего ради мы остановились?

— Я думала, он сейчас переключится…

Она резко нажала на акселератор, машина дернулась и заглохла. На перекрестке злобно загудели машины.

Джон сказал — и вполне любезно:

— Честное слово, Герда, ты — наихудший в мире водитель.

— Светофоры — это мое вечное мучение. Никогда не знаешь, когда они переключатся.

Джон искоса бросил быстрый взгляд на Гердино напряженно-несчастное лицо.

«Все ее мучит», — подумал он, пытаясь представить, каково жить в подобном состоянии. Но он не был человеком богатого воображения и ничего у него не вышло.

— Видишь ли, — Герда гнула свою линию. — Я всегда внушала детям, что жизнь врача — это жертвенность, желание облегчить людские страдания, это жажда служить другим. Это так благородно — и я так горжусь, что ты отдаешь этому делу все свое время и силы, что никогда не щадишь себя…

Джон перебил ее:

— А тебе не приходило на ум, что мне нравится быть врачом, что это радость, а не жертва! Ты не представляешь, как это чертовски интересно!

«Да нет, — подумал он, — Герде сроду этого не понять!» Расскажи он ей о миссис Крэбтри и клинике Маргарет Рассел, она и тут бы усмотрела в нем лишь ангельского целителя бедных.