Дороти Сэйерс - Рассказы о лорде Питере

— Она ушла от меня, — сказал он.

Ну, это, знаете ли, меня и в самом деле удивило. Честно говоря, трудно было себе представить, чтоб девушка эта оказалась столь уж предприимчивой. «Что же, — спросил я, — она отправилась открывать тот самый ресторан, о котором мечтала?»

— A-а, так она говорила вам и о ресторане, не так ли? — спросил в свою очередь Лодер. — Что ж, пожалуй, вы такого рода мужчина, которому женщина способна многое рассказать. Нет, она поступила глупее. Просто ушла.

Я не знал, что и ответить. Тщеславие его было сильно задето, не говоря уже о других чувствах. Я пробормотал, что обычно говорят в подобных случаях, и добавил, что это должно быть для него огромной потерей — для работы, как и в личном плане. Он согласился.

Я спросил его о том, когда это случилось, и удалось ли ему закончить нимфу, над которой он работал перед тем, как мы расстались.

— О да, — отвечал он, — ее он закончил и сделал еще одну — нечто совсем оригинальное — мне непременно понравится.

Ну, мы вошли в дом, отобедали, и Лодер поведал мне, что вскоре после нашей встречи уезжает в Европу. Нимфа стояла в столовой, в специальной нише, проделанной в стене. И в самом деле — то была прекрасная вещь, не столь вычурная, как другие работы Лодера; она удивительно напоминала Марию. Лодер посадил меня напротив нее, так что в течение обеда я мог ее видеть, и действительно — отвести глаза было нелегко. Он, казалось, очень гордился статуей, и все говорил о том, как он рад, что она мне нравится. Я вдруг ощутил, что он безнадежно повторяется.

После обеда мы перешли в курительную. Ее он переоборудовал, и первое, что притягивало глаза, было большое кресло у огня. Оно возвышалось фута на два от пола и состояло из основы, сделанной в виде римской лежанки, с подушками и спинкой повыше, вся целиком из дуба с серебряной инкрустацией, а над этим, образуя само сиденье, — улавливаете? — располагалась большая фигура обнаженной женщины, в натуральную величину — лежащая, с откинутой головой и руками, опущенными по бокам лежанки. Несколько подушек позволяли пользоваться этим как креслом, хотя, надо сказать, сидеть на нем было не слишком удобно. В качестве образчика сценической декорации оно было бы превосходно, но наблюдать, как Лодер сидит, развалясь на нем, у своего камина — это как-то шокировало. Оно, однако, его явно притягивало к себе.

— Я вам говорил, — напомнил он, — это нечто оригинальное.

Тут я вгляделся пристальнее и увидал, что фигура, собственно, была Марии, хотя лицо намечено, знаете ли, довольно бегло. Вероятно, он счел, что отделка погрубее более соответствует мебельному варианту.

Но, поглядев на эту лежанку, я подумал, что Лодер несколько деградировал. А за последующие две недели мне становилось с ним все более и более не по себе. Эта его манера переходить на личность усиливалась день ото дня; порой, пока я ему позирую, он сидит, бывало, и рассказывает одну из безобразнейших своих историй, вперив глаза в собеседника самым возмутительным образом — просто поглядеть, как вы это воспримете. И честное слово, хотя он принимал меня по-царски, мне уже приходила в голову мысль, что я чувствовал бы себя куда лучше среди бушменов.

А теперь перехожу к самому необычному.

Слушатели оживились и расселись поудобнее.

— То был вечер накануне моего отъезда из Нью-Йорка, — продолжал Варден, — я сидел...

Тут кто-то отворил дверь коричневой курительной и получил предупредительный знак от Бэйеса. Незваный пришелец опустился тихонько в одно из кресел и с тщательной осторожностью смешал себе виски с содовой, дабы не потревожить рассказчика.

— Я сидел в курительной, — продолжал Варден, — ожидая, когда придет Лодер. Весь дом был в моем распоряжении, ибо Лодер отослал слуг, разрешив им отправиться на какое-то представление или лекцию, а сам укладывал вещи, готовясь к европейскому турне; было у него назначено и свидание с антрепренером. Я, должно быть, уснул, потому что когда я, вздрогнув, проснулся, уже смеркалось, а рядом со мной стоял незнакомый молодой человек.

Он совсем не походил на взломщика, а на призрака — и того меньше. Был он, надо признать, исключительно зауряден на вид. На нем был серый, английского покроя костюм, меховое пальто в руке, мягкая шляпа и стэк. Гладкие, светлые волосы и одно из этих довольно глуповатых лиц с длинным носом и моноклем. Я глядел на него во все глаза, потому что знал — парадная дверь заперта; но прежде чем смог собраться с мыслями, он заговорил. У него был странный, запинающийся, хрипловатый голос с сильным английским акцентом. К моему удивлению, он спросил:

— Вы — мистер Варден?

— У вас передо мною преимущество, — отвечал я.

Он ответил:

— Прошу вас извинить меня за вторжение. Я знаю, это звучит грубо, но вам, знаете ли, лучше покинуть это место как можно скорее.

— Что, черт возьми, это значит? — спросил я.

— Не хочу сказать ничего плохого, — ответил он, — но вам следует учесть, что Лодер так вас и не простил, и боюсь, что он вознамерился превратить вас в вешалку для шляп или фигурный торшер, или что-либо еще в этом роде.

Господи! Понятное дело, я почувствовал себя довольно странно. То был такой тихий голос; манеры незнакомца были превосходны, а слова совершенно бессмысленны! Я вспомнил, что безумцы бывают весьма сильны и потянулся за звонком — и тут меня охватил озноб: я вспомнил, что нахожусь в доме один.

— Как вы сюда попали? — спросил я, прикидываясь храбрецом.

— Боюсь, я воспользовался отмычкой, — ответил он столь же обыденно, как если бы извинился, что не захватил с собой визитки. — Я не был уверен, вернулся ли Лодер. Но в самом деле, я считаю, что вам лучше скорейшим образом покинуть дом.

— Послушайте, — возразил я, — кто вы и к чему, черт возьми, клоните? Что значит «Лодер так меня и не простил»? За что именно?

— Как же, — ответил он. — Ну, уж извините, что я вторгаюсь в вашу личную жизнь — того, что касается Марии Морано.

— И чего же, дьявол возьми! — вскричал я. — Что такого вы о ней знаете? Она уехала, когда я был на войне. Я-то здесь при чем?

— О, — отвечал молодой человек, — прошу прощения. Быть может, я слишком положился на утверждения Лодера. Чертовски глупо, но то, что он мог ошибиться, мне в голову не приходило. Он, видите ли, полагает, что вы были любовником Марии Морано, когда гостили здесь в прошлый раз.

— Любовником Марии? — воскликнул я. — Это же нелепо! Она отбыла со своим собственным милым, кто бы тот ни был. Лодер-то должен знать, что ее со мной не было.

— Мария так и не покинула порога этого дома, — возразил молодой человек. — И если вы тотчас же не уйдете, я не уверен, покинете ли его вы.

— Бога ради, — вскричал я с досадой, — что вы имеете в виду?