Артур Дойл - Возвращение Шерлока Холмса. Долина Ужаса (сборник)

Холмс и словом не перемолвился со мной о ночной трагедии, свидетелями которой мы стали, но все утро с его лица не сходило задумчивое выражение, он был рассеян и невнимателен, как человек, который мучительно пытается что-то вспомнить. Во время обеда он вдруг вскочил и закричал:

– Черт побери, ну конечно же! Ватсон, берите шляпу! Идемте!

Мы чуть ли не бегом прошли по Бейкер-стрит, потом по Оксфорд-стрит почти до Риджент-серкес. Там Холмс остановился у одной из витрин, в которой были вывешены фотографии самых известных красавиц и знаменитостей. Проследив за его взглядом, я увидел фотографию красивой гордой женщины в роскошном платье, с высокой бриллиантовой диадемой на благородной голове. Я смотрел на изящно очерченный нос с горбинкой, на густые темные брови, на тонкие губы и точеный подбородок, потом перевел взгляд на подпись и ахнул, когда увидел, кем был ее муж, великий политик, представитель одного из древнейших и знатнейших родов страны. Я посмотрел на Холмса, мой друг приложил к губам палец, и мы отвернулись от витрины.

{67}

Мистер Лестрейд из Скотленд-Ярда частенько по вечерам заглядывал к нам на Бейкер-стрит, и Шерлок Холмс это приветствовал, потому что эти посещения давали ему возможность быть в курсе того, что происходит в главном полицейском управлении, как говорится, держать руку на пульсе. В обмен на новости, которыми снабжал его Лестрейд, Холмс всегда был готов внимательно выслушать подробности очередного дела, над которым работал полицейский инспектор, а иногда даже, не покидая своего кресла, давал весьма полезные советы или указания, основанные на своем личном опыте и знаниях В тот вечер Лестрейд начал с разговора о погоде и газетах, но вдруг замолчал, сосредоточенно затягиваясь сигарой. Холмс посмотрел на него с любопытством.

– Работаете над чем-нибудь интересным? – спросил он.

– Нет, ничего особенного.

– Ну так расскажите.

Лестрейд рассмеялся.

– Что ж, мистер Холмс, вы правы, нет смысла отрицать, что меня действительно занимает одно дельце. Хотя случай такой нелепый, что я не уверен, стоит ли мне отнимать у вас время. Правда, с другой стороны, он хоть и нелепый, но весьма необычный, а вы, я знаю, любите загадки поинтересней. Но лично мне кажется, что этот случай представляет больший интерес для доктора Ватсона, чем для нас.

– Речь идет о болезни? – уточнил я.

– О безумии. Причем о каком-то странном безумии. Трудно себе представить, чтобы в наши дни кто-то так сильно ненавидел Наполеона Первого, что стал бы уничтожать любое его изображение, которое попадается на глаза.

Холмс откинулся на спинку кресла.

– Это не по моей части, – заметил он.

– Вот именно. Я же говорил. Правда, когда этот человек совершает кражу со взломом, чтобы истребить изображения, которые ему не принадлежат, тут уж медицина должна уступить место полиции.

Холмс снова сел прямо.

– Кражу со взломом! Это уже интереснее. Расскажите подробнее.

Лестрейд достал из кармана записную книжку и, время от времени заглядывая в нее, изложил нам, что произошло.

– Первое сообщение пришло четыре дня назад, – сказал он. – Это случилось в магазине Морза Хадсона, который торгует картинами и скульптурами на Кеннингтон-роуд. Его приказчику зачем-то понадобилось ненадолго отлучиться из магазина, и, как только он вышел, внутри раздался грохот. Он тут же вернулся и увидел, что на полу лежит разбитый вдребезги гипсовый бюст Наполеона, который до этого стоял на прилавке рядом с другими произведениями искусства. Приказчик бросился на улицу, но, хоть несколько прохожих и сказали, что видели выбегающего из магазина мужчину, самого этого человека он не увидел и описать его не может. Это происшествие приняли за обычную хулиганскую выходку, которые время от времени случаются, – в такой форме о нем и было сообщено дежурившему неподалеку констеблю. Гипсовая скульптура стоила не больше нескольких шиллингов, поэтому дело посчитали слишком несерьезным, чтобы браться за расследование. Однако следующий случай был уже серьезнее и необычнее. Он произошел прошлой ночью. На той же Кеннингтон-роуд в нескольких сотнях ярдов от магазина Морза Хадсона живет известный врач, доктор Барникотт, который имеет одну из самых больших практик на южном берегу Темзы. На Кеннингтон-роуд у него дом и кабинет, но, кроме этого, в двух милях оттуда, на Лоуэр-Брикстон-роуд, у него есть отделение с приемной и комнатой, в которой он готовит лекарства. Так вот этот доктор – страстный поклонник Наполеона, у него весь дом забит книгами, картинами и всякими реликвиями, связанными с французским императором. Не так давно он купил у Морза Хадсона два одинаковых гипсовых слепка с бюста Наполеона работы французского скульптора Девина. Один из них он поставил в прихожей у себя дома на Кеннингтон-роуд, второй – на каминную полку в своей приемной на Лоуэр-Брикстон. Сегодня утром, вернувшись домой, доктор Барникотт с ужасом обнаружил, что ночью его дом был ограблен, правда, грабители не унесли с собой ничего, кроме гипсового бюста из прихожей. Его вынесли в сад и разбили там о забор, где и были обнаружены осколки.

Холмс потер руки.

– Да, весьма необычно, – сказал он.

– Я знал, что вас это заинтересует. Но это еще не все. В полдень доктор Барникотт пришел в свою приемную, и можете себе представить его удивление, когда он увидел, что ночью кто-то влез туда через окно и разбил второй бюст. Мелкие осколки были разбросаны по всей комнате. Ни в одном из случаев мы не нашли ничего, что могло бы помочь установить личность преступника или сумасшедшего, который это натворил. Вот такое дело, мистер Холмс.

– Интересное, если не сказать удивительное дело, – произнес Холмс. – А скажите, оба бюста доктора Барникотта были точными копиями того, что был разбит в магазине Морза Хадсона?

– Они были сделаны с одного образца.

– Это говорит о том, что человек, который их разбил, руководствовался ненавистью не к Наполеону как таковому. Если принять во внимание, сколько сотен различных статуй великого императора должно существовать в Лондоне, нелепо предполагать, что этот иконоборец случайно выбрал из них три совершенно одинаковых.

– Я тоже так подумал, – согласился Лестрейд. – Но, с другой стороны, магазин этого Морза Хадсона самый большой и популярный в той части Лондона, и эти три бюста – единственные, которые задержались в нем на несколько лет. И хоть вы правильно заметили, что в Лондоне сотни других статуй, вполне вероятно, что в том районе это были единственные изображения императора, и тогда становится понятно, почему он начал с них. А как вы считаете, доктор Ватсон?

– Мономания {68}может проявляться в самых необычных формах, – ответил я. – Существует такой вид психического расстройства, современные французские ученые называют его “idée fixe” [1], при котором человек, страдающий им, в жизни кажется совершенно нормальным и вменяемым. Вполне возможно, что углубленное изучение биографии Наполеона или какая-нибудь семейная драма, так или иначе связанная с Великой войной {69}, выработала подобный “idée fixe” у больного, что и толкнуло его на этот бессмысленный вандализм.