Эжен-Франсуа Видок - Записки Видока

— Что это? — полюбопытствовал мой собеседник.

— Не знаю, пойдемте посмотрим.

Приблизившись к стене, я прочел следующее:

«Авриль, освободившись из Бисетра по заявлениям Ласенера, уведомляет об этом друзей». Мне это было непонятно, но вот мой товарищ, по-видимому, во всем разобрался. Побледнев, он направился к решетке. Ему преградили дорогу и свалили с ног сильным ударом кулака.

Я не раз слышал, что политических преступников не любят в тюрьмах. Я счел своим долгом заступиться за него. Несчастный умолял о помощи, но получил еще один удар по голове, от которого лишился чувств. На меня кинулись с ножом, но тут подоспели сторожа и унесли нас в больницу. Когда после перевязки раненый пришел в себя, его назвали по имени. Представьте себе, каково было мое удивление, когда в этом писателе, в этом образованном человеке, я узнал Ласенера, сообщника Авриля! Заметив, что я совершенно уничтожен и поражен случившимся открытием, он с улыбкой сказал мне:

— Я убежден, что вы меня приняли за писателя, обвиняемого в преступлении против печати.

— Пожалуй что так, — произнес я наконец с горечью, — но вы в вашей статье забыли упомянуть, что под видом честных людей в Ла-Форсе можно встретить и убийц.

— А! — вскричал он. — Это все Авриль! Он довел меня до этого! Я думал, что ему всего лишь придется гнить на галерах, но теперь его голова падет так же, как и моя. Тем лучше!

На другой день после нападения Ласенер ради собственной безопасности попросил перевести его в Консьержери.

Ласенер, этот отъявленный негодяй, решив, что общество не понимает его и несправедливо к нему, вздумал мстить ему со всей ненавистью, на которую был способен. Сколько подобных ему людей пало, не найдя в себе достаточно сил для борьбы со злом!

В сущности, литературная заслуга этого человека довольно ничтожна. Если исключить его ужасные мемуары и несколько статей вроде той, что я прочел, останутся кое-какие песни, способные развеселить разве что пьяниц.

Когда Ласенера перевели, мое внимание обратилось на остальных. Некто Морень занял место друга Авриля. Этот «любезный» человек убил одну женщину на улице Ришелье и, распилив ее надвое, сбросил в Сену. Ее тело поймали рыбаки, и правосудие покарало виновного в преступлении. Морень не строил иллюзий насчет своей дальнейшей судьбы и не думал, что найдутся какие-нибудь обстоятельства, смягчающие его вину; он спокойно ждал, пока Сансон [29] Французская семья, представители семи поколений которой непрерывно становились палачами в Париже (с 1688 по 1847 г.). решит его участь. Впрочем, он был молчалив, и, уж конечно, я не стал заговаривать с ним первым. Однако место было невеселое, и мне оставалось только размышлять, наблюдая за всем, что меня окружало.

Вскоре к нам привели новых арестованных. Их было двое, и они сразу узнали друг в друге старинных знакомых. Хотя они и переговаривались шепотом, кое-что мне все-таки удалось расслышать, несмотря на то что они говорили на известном воровском наречии, от которого я избавлю читателя.

Их первые слова были следующими:

— Я думал, ты в Бресте.

— А ты разве не в Рошфоре должен быть?

— Итак, ты бежал?

— Дай ты ведь тоже?

— Да!

Понятно, что они выспросили друг у друга, какими судьбами им снова пришлось оказаться в заключении.

— Полицейские агенты схватили меня у Рисуарона, пока я наблюдал за игрой в бильярд, — сказал один.

— Как же ты оказался в этой западне?

— Рисуарон — укрыватель, а мне надо было кое-что ему передать. Арестовали всех, вещи забрали. Ну, а ты как попался?

— Меня схватили ночью в моей постели. Я скрывался под чужим именем, но меня узнали эти разбойники — Лонж и Гитинс — бывшие арестанты, а теперь сыщики.

— Вот мы и снова здесь, в тюрьме…

— Да, похоже, нам снова придется вернуться к галерам и цепям.

— Может, удастся бежать?

— Но как?

— Через отхожее место.

— В самом деле!

— Однако для этого потребуются кое-какие инструменты: надо чем-то поднять плиту и просверлить отверстие.

— Я об этом уже позаботился. Когда нас водили в баню, я запасся огромным гвоздем. Он-то нам и поможет. Займемся этим делом с вечера.

В ожидании удобной минуты негодяи продолжали разговаривать на своем воровском жаргоне, расспрашивая друг друга о знакомых по каторге.

— А что теперь поделывает Рабуин?

— Его убили, чтобы обворовать.

— Вот это да! Кто ж его отправил на тот свет?

— Большой Пьенуар, ты встречал его на галерах. Но это ему погоды не сделало.

— Как это?

— Долгая история. Еще до меня Пьенуар и Рабуин бежали с галер вместе со своими «товарищами по цепи». Очутившись на воле, все, кроме двух друзей, разбрелись в разные стороны и стали промышлять мелким воровством. Рабуин же питал страсть к игре и предложил Пьенуару отправиться на воды, чтобы отдаться там рулетке и картам. Тот согласился, он ведь отличался хорошими манерами и красотой, а в Гамбурге, куда они собирались направиться, в хорошеньких женщинах недостатка не было — одна из них вполне могла стать его любовницей.

Пока Пьенуар одновременно ухаживал за женой генерала и какой-то певичкой, Рабуин проигрывал в казино огромные суммы денег, до тех пор пока не остался ни с чем.

«Вот как нас отделали, — проговорил Пьенуар. — Ни гроша в кармане, что делать?» — «Надо дождаться одного малого, — ответил Рабуин. — Уверен, нам удастся его обокрасть». — «Трудновато это, да и небезопасно», — возразил Пьенуар. «Не беспокойся, я все обдумал. А если ты мне поможешь, то нам еще удастся и в свете блеснуть».

Этот разговор, который велся на арго, только разжег мое любопытство, но дослушать его мне не удалось. Суд меня оправдал, и я наконец-то оказался на свободе. Что сталось с теми двумя приятелями, удалось ли им бежать, мне, к сожалению, неизвестно.

Через семь лет после первого заключения я снова попал под арест. Меня поместили в Консьержери. Помнится, это было в 1843 году. Меня обвиняли в заговоре и принадлежности к какому-то тайному обществу — вот, вероятно, причина, по которой я оказался в «секретной». Там меня продержали три месяца, после чего перевели на Женский двор, нарочно для этой цели освобожденный.

Женщин отправили в «Камеру кормилиц», названную так потому, что там по большей части помещались женщины в известном положении.

Эта тюрьма очень древняя и стоит того, чтобы мы рассказали о ней подробнее. При Людовике Святом это здание было королевской резиденцией, Карл V превратил его в крепость и некоторое время жил в нем. Потом туда стали заключать государственных преступников. Впоследствии к тюрьме сделали пристройку для заседаний суда, продолжавшихся до пожара 1776 года, после которого Консьержери была обновлена. Об этой королевской тюрьме немало говорится в различных исторических повествованиях, я же ограничусь лишь некоторыми подробностями.