Жорж Сименон - Беглый

Во всяком случае, полгода спустя Вайаи получил «план», то есть необходимые для побега деньги.

А этот кретин Виаль орет как зарезанный от пустяковой трепки!

О девственном лесе, о первых часах пребывания в Венесуэле, о письмах к Мадо с мольбой прислать еще немного денег — лучше не вспоминать.

— Ты спишь? — снова спрашивает жена.

Он машинально отвечает: «Да». Он вернулся в Марсель через Геную палубным пассажиром четвертого класса. Мадо ждала в гостинице неподалеку от Старого порта.

— Как ты изменился! — воскликнула она.

Сама Мадо ничуть не изменилась. Все такая же розовая, благоухающая, хорошо одетая. Маленькая гостиница внушала ей отвращение, и она из брезгливости не пользовалась стаканом для чистки зубов — находила, что он плохо вымыт.

— Я могу пробыть здесь всего несколько часов. У меня теперь пивовар. Он проводит в Париже четыре дня в неделю. Приезжает завтра вечером. Я привезла тебе документы! Документы Гийома!

Но денег, по словам Мадо, у нее нет. Пивовар дает ей все, что она пожелает, кроме наличных.

— В Париже тебе лучше не показываться. Когда устроишься, напиши, где ты, и я приеду тебя навестить…

В ту ночь он тоже не спал. Мадо, видимо, было неприятно заниматься любовью с человеком, не принявшим ванну. Она повторяла:

— Дай же мне спать… Что с тобой?.. Я никогда тебя таким не видела.

В четыре часа утра он на цыпочках ушел из номера, прихватив три кольца, лежавших на ночном столике.

Ему дали за них две тысячи франков. Он купил костюм, обувь. Сперва жил в семейном пансионе в Лионе, потом в Орлеане, где искал место.

— Хочешь, я вызову доктора?

Жена внезапно зажигает свет, и он смотрит на нее блуждающим, бессмысленным взглядом, не узнавая ни своей комнаты, ни даже дряблого, бесцветного лица, склонившегося над ним.

— Ты очень бледен. Вот уже два часа мечешься во сне.

Бледен? А он-то думал, что весь пылает.

— Дай мне стакан воды, — просит Ж. П. Г.

— Тебе плохо?

Босая, она идет в ванную за холодной водой. Поддерживает стакан, пока муж пьет. Его так и подмывает брякнуть:

— Благодарю, сударыня.

Или заплакать. Или…

Нет, он ничего не знает, у него нет никаких желаний, кроме одного — хоть несколько часов не думать, иначе дело закончится катастрофой.

— Дай мне заснуть.

Антуан, до которого, должно быть, доносится шум, ворочается в кровати: слышно, как скрипят матрасные пружины.

Капли дождя по-прежнему стучат по крыше курятника, и по окну стекают мокрые полосы; это все тот же мелкий, затяжной, распыляемый ветром дождь, что и в полдень, когда Ж. П. Г, бродил по порту, спрашивая себя, посмеет ли он войти в ресторанчик к Мадо.

Под утро он забылся, а когда открыл глаза, жена, которая уже поднялась, поправляла шторы, чтобы лучи не падали на подушку мужа.

— Собираешься вставать? — спросила она.

— А почему бы и нет?

— Ты провел беспокойную ночь. Раз не идешь в лицей…

Ж. П. Г, совсем забыл: он не пойдет сегодня в лицей, ему сегодня нечего делать! И этот перебой в привычном распорядке дня придает первым утренним часам необыкновенную остроту.

Он ведь даже не в отпуске. Он слышит, как торопливо одевается Антуан — мальчику пора уходить.

Этот день — звено, выскочившее из цепи многих одинаковых дней, и он может прожить его иначе, чем остальные.

К примеру, за все восемнадцать лет он ни разу, кроме как во время своих ежегодных ангин, не выходил к столу неодетым. Детям это вообще запрещалось. Одна г-жа Гийом имела право слоняться по дому в халате, домашних туфлях и в бигуди.

А в это утро Ж. П. Г, ограничивается тем, что заправляет в брюки вчерашнюю сорочку, надевает шлепанцы и причесывается.

В таком виде он спускается в столовую, становится на пороге двери в сад, и его белая, блестящая на солнце рубашка придает ему сходство с рабочим, который наслаждается воскресным утром в загородном домике.

Жена не решается сделать ему замечание. Антуан макает рогалик в кофе с молоком, поглядывая на стенные часы.

Ж. П. Г, чувствует себя изнуренным, как после ночного кутежа, но эта пустота в голове и слабость в теле не лишены известной приятности. Не примут ли его домашние за больного, вернее, за выздоравливающего?

Антуан уходит, а его отец несколько растерян: делать ему дома совершенно нечего.

— Где ты будешь? — спрашивает Элен.

— Не понимаю тебя.

— Мне надо здесь убрать.

В самом деле, она ставит стулья на стол и отодвигает его к стене. Звонок. Ж. П. Г, вздрагивает. Однако женщинам известно, что это молочник, деньги для него приготовлены еще с вечера, и г-жа Гийом спокойно идет открывать.

Воздух прозрачен. Двери и окна в доме распахнуты, и лицо приятно обдает прохладой. В саду на солнце сушится белье. Звуки из порта долетают сюда с удивительной четкостью, а Ж. П. Г, расхаживает взад и вперед по дому, заглядывает на кухню и в прачечную, на минуту присаживается во дворе, затем перебирается в гостиную.

Он гораздо более спокоен, чем накануне. Даже удивлен, что вчера довел себя до такого состояния.

Мадо в Ла-Рошели? Ну и что из того? Они, безусловно, не встретятся. Пусть даже она узнает его — какой ей расчет доносить? Долго здесь она, видимо, не задержится. В прошлом Ж. П. Г, вел такую же бродячую жизнь: переезжаешь из города в город, нигде не оседая, берешься за всякую случайную работу, зарабатываешь лишь на пропитание, а потом кто-нибудь скажет, что в соседнем городе можно найти дело повыгодней, и ты складываешь чемодан.

В парикмахерском салоне на Дворцовой улице тоже, должно быть, идет уборка. Ж. П. Г, стригся всегда рано утром и видел, как ученики наводят там чистоту. Интересно, Мадо тоже подметает пол, до блеска протирает зеркала и чистит никелированный инструмент, разложенный на мраморном столике?

Элен работает быстро: движения точные, в глазах веселые искорки.

А г-жа Гийом по утрам всегда торчит в комнатах второго этажа. Слышно, как она там расхаживает. Иногда мелькнет в окне или кричит с лестничной площадки:

— Элен, не забудь замочить фасоль. Элен, принеси мне платяную щетку.

Сперва Ж. П. Г, с улыбкой наблюдает за этой жизнью, подробностей которой раньше никогда не видел.

И все это происходит у него, в его доме! Это его семья, его жена, его дочь!

Однако мало-помалу смутное, почти неуловимое беспокойство охватывает его.

Элен вытряхивает кофейную гущу в мусорный ящик на дворе. Ж. П. Г, на мгновение чует запах и непроизвольно вспоминает льежскую выставку.

Он понимает — почему. Там была большая машина для поджаривания кофе, и на сто метров вокруг всегда разносился его крепкий аромат.

Это было у самого Мааса, возле пристани, где можно взять напрокат гондолу.

Ж. П. Г, начинает нервничать. Поглядев на орпингтонских кур, учитель вдруг видит не их, а мучного торговца: ему лет пятьдесят, плечи у него широкие, грудь мощная, и он падает, держась обеими руками за живот.