Жорж Сименон - Колокола Бесетра

Ему кажется, что он начинает крениться на правую сторону, что его тело наклоняется все больше и больше, что он вот-вот опрокинется вместе с креслом.

М-ль Бланш кладет свою ладонь ему на руку.

– Вы скоро привыкнете...

Он заставляет себя повернуть к ней голову и улыбнуться.

– Благодарю.

Записная книжка не красная, как та, что лежит в отеле «Георг V». Обложка у нее из зеленовато-серого дермантина, бумага шероховатая. Специально ли м-ль Бланш выбрала самую простенькую? Если да, то она молодчина, он ей за это благодарен.

Могра сразу же отыскивает страничку, на которой стоит: «Вторник, 2 февраля», и рисует на ней красный крестик. Колеблется, добавить еще что-нибудь или нет, и в конце концов с чуть горькой улыбкой пишет левой рукой слово «судно». Слово, которое всегда было ему отвратительно. Не зря он написал именно его, а не «уборная» или, скажем, «писсуар».

Крестиками помечает он и следующие дни – 3, 4, 5, 6, 7, и 8 февраля. И больше ничего. Он чувствует иронию, которая заключается в контрасте между пустыми половинками страничек с маленьким красным крестиком и напечатанными сверху числом и днем недели.

Он ничего не написал именно потому, что все эти дни были слишком насыщенны. Могра не в силах подвести итог часам, проведенным в постели, потому что все идет в счет, все одинаково важно – и легкое прикосновение волос медсестры к его щеке, и шаги в коридоре, и кругами уходящий в небо колокольный звон, и силуэты за стеклом двери, и визит Одуара или Бессона, и, наконец, его мысли – порой расплывчатые, а порой такие сжатые, словно это уже не мысли, а их стенографическая запись.

Маленький крестик. Так будет лучше. Потом – а ему кажется, что это «потом» все же наступит, – этого будет достаточно. Хотя не исключено, что он ничего не поймет и просто пожмет плечами.

Этот день так же насыщен событиями, как и предыдущие, даже больше. И тем не менее Могра подытожил его в нескольких словах: «Однако они живут».

Затем, чуть подумав, с легкой улыбкой добавляет: «Трубка».

Он знает, как зовут мускулистого санитара с выбритым до синевы подбородком и похожего на унтер-офицера-Леон. Он приходил еще трижды: в первый раз – чтобы уложить его в постель, после пятнадцати минут, проведенных в кресле, во второй – чтобы после дневного сна опять усадить его в это новое прибежище на колесиках, и в третий – чтобы снова уложить. Чувствуя прикосновения этого сильного мужчины, Могра всякий раз сжимался от отвращения.

Утром, как и всегда по вторникам, был большой обход. Профессор в окружении учеников долго пробыл в большой палате и только потом зашел к Могра-уже без свиты и очень озабоченный.

У него, должно быть, есть и сложные случаи, когда нужно принять трудное решение. Он выразил удовлетворение, увидев Могра сидящим в кресле, и долго ощупывал каждый мускул рук и ног, каждый сустав.

– Все идет превосходно. Скоро вас навестит наш друг Бессон.

Когда Могра нужно что-то сообщить, за это берется Бессон. Могра поначалу это злило. Однако тут все логично. Одуар как специалист занимается его теперешней болезнью. Но Бессон, который уже давным-давно лечит все его мелкие недомогания, знает Могра гораздо лучше.

Теперь Могра готов признать, что такое разделение ответственности, такая иерархия, которая столько раз восстанавливала его против них и против всей больницы, просто необходима.

Если бы он мог ежедневно рисовать портреты обоих врачей, то теперь перед ним лежали бы листки с совершенно разными лицами. А если бы он постоянно рисовал свои собственные портреты? Разве у него не выходил бы каждый час другой Рене Могра?

Бессон д'Аргуде вел себя непринужденно, но на сей раз не был вымученно-жизнерадостным. Сегодня он держался почти естественно – конечно, не совсем так, как на завтраках в «Гран-Вефуре», но и не как врач, стремящийся поднять дух больного.

– Пусть тебя не беспокоит, что на несколько дней ты будешь выбит из колеи. Сам понимаешь, это неизбежно. В течение долгой недели ты полностью зависел от своего окружения, был как бы лишен индивидуальности. Теперь понемногу снова начинаешь вести человеческую жизнь, и тут не обойдется без разочарований. Да, кстати, я хотел поговорить с тобой о Жозефе...

– Она больше не придет.

– Кто тебе это сказал?

– Никто. Я понял это, когда она уходила сегодня утром.

Длинные фразы даются ему пока еще с трудом. Он не всегда может подобрать нужное слово, хотя способен легко жонглировать мыслями.

– У нее доброе сердце, но тут она бессильна. Она очень квалифицированная медсестра и теперь нужна в другом месте. Спишь ты спокойно. Под рукой у тебя есть звонок. Но если настаиваешь, я найду тебе другую сиделку. Решай сам.

– А мадемуазель Бланш?

– Пока ты здесь, она останется с тобой.

Получается как бы баш на баш. Он соглашается проводить ночи без сиделки, а ему оставляют м-ль Бланш.

– Да, и еще одно, чуть не забыл. Я говорю тебе это только потому, что твоя жена очень о тебе беспокоится. Она опасается, что атмосфера больницы действует на тебя угнетающе. Ты привык к другой обстановке, к другому обслуживанию, к людям, готовым исполнить любое твое желание... И вместе с тем тебе уже не обязательно находиться под постоянным присмотром Одуара. На этой неделе ты можешь перебраться в любую другую клинику, к примеру в Нейи. У них нет оборудования для восстановления утраченных функций, но это можно устроить...

Его «нет» прозвучало столь непосредственно и категорично, что Бессон рассмеялся.

– Ладно, ладно, не бойся. Одуар не собирается избавляться от тебя... Остается лишь Фернан Колер, он снова звонил мне сегодня утром.

Могра даже не дослушал вопроса.

– Нет!

– В таком случае я полагаю, что наших друзей ты тоже не хочешь видеть? Они обрывают мне телефон...

– Я хочу, чтобы меня оставили в покое.

У него быстро устают связки, и слоги начинают наезжать друг на друга. Он сделал все, чтобы Бессон остался доволен, и теперь погрузился в созерцание двора, который буквально его завораживает.

Вид этого двора уже успел повлиять на настроение и придает новый оттенок занимающим его проблемам.

Двор гораздо больше, чем казался. Это громадный четырехугольник, окруженный серыми зданиями, и Могра обещает себе сосчитать в них окна, когда его оставят в покое.

Напротив двора расположена выходящая на улицу подворотня, у которой дежурят два человека в форме.

За ней едут, обгоняя друг друга, машины, быстро идут жестикулирующие люди.

Старики, которых он издали замечал когда-то, проезжая по автостраде N 7, одеты в толстые серо-голубые куртки и такие же штаны с яркими лампасами двух или трех разных цветов, словно для того, чтобы отличать один полк от другого. Могра уже углядел желтые и красные.