Жорж Сименон - Невиновные

– Жан-Поль мне говорил.

– Он с ней не счастлив?

– Быть может, как раз такая женщина ему и нужна... Красивая роскошная безделушка.

С тех пор прошли годы. Этот разговор в ту минуту его не поразил. Теперь же он ему припомнился со стереоскопической четкостью.

Аннет подарила ему двадцать лет счастья. Сама она, безусловно, и не догадывалась об этом, поскольку почти всегда была всецело поглощена своей работой.

Ее чувства мало-помалу пробуждались, но оставалась еще некоторая стесненность, что-то вроде комплекса вины. Сжимая ее в объятиях, он видел, бывало, слезы у нее на глазах.

– Что с тобой?

– Ничего. Это от счастья...

Временами Селерен испытывал страх за то, что считал своим. Но, может быть, это касалось того маленького мирка, который его окружал: Натали, мадам Кутано, коллеги?

Никакой напряженности, никаких задних мыслей не было в их отношениях. Времена года сменяли друг друга, и Селерен радовался каждому – что зиме, что лету.

Крыши, видневшиеся за огромным окном мастерской, стали родными, как я розовые или серые, грозящие дождем облака.

Настал день, когда Жан-Жака посадили за стол вместе со взрослыми, положив на стул подушечку.

Потом пришел черед и его сестры.

– Куда же подевались мои голубчики? – забавно вопрошала Натали, когда их не было видно.

У них были свои маленькие приятели, жившие на других этажах. Натали водила их гулять в сад Тюильри.

Селерен взял отпуск впервые с тех пор, как объединился с Брассье. Он снял виллу на Рива-Белла недалеко от Кана, и вся семья поселилась там, естественно вместе с Натали.

Дети играли в песке, а Селерен с женой вытягивались в шезлонгах и затуманенными взорами глядели на море.

– О чем ты думаешь?

– О своих старичках и старушках, которые, должно быть, теряются в догадках, куда я делась.

Брассье проводили время в Канне, где они наняли катер.

Селерен тоже думал о Париже, о своих товарищах по работе. Плавал он плохо. Натали совеем не плавала и наблюдала за ними с берега.

По вечерам их одежда была полна песку, и нужно было принимать душ, перед тем как лечь в постель.

– Настанет день, когда мы купим себе виллу...

– Чтобы проводить на ней три недели летом? А кто будет присматривать за ней зимой? Нужно, чтобы каждый день кто-то проветривал комнаты.

– А место тебе нравится?

– Для детей просто замечательное, здесь такой песок. Вода, правда, холодноватая, но им, похоже, это нипочем, ведь они не жалуются.

Это было если не полным, то, во всяком случае, почти полным просчетом. Стало ясно, все это ее не занимает. Говорила она мало. Сейчас, когда у нее появилась возможность поиграть с детьми, она перепоручила их Натали. Кухней она тоже не занималась.

Ей, должно быть, не хватало ее работы. Она была привязана к ней так же крепко, как он к своей мастерской.

Селерену в иные дни тоже казалось, что время ползет слишком медленно.

– Сегодня хороший фильм в казино...

– Ты же отлично знаешь, что я не люблю никуда ходить по вечерам.

А может быть, она вовсе и не скучала? Она всегда бывала спокойной, старалась как можно меньше общаться с внешним миром, если не считать ее походов в трущобы.

Наверное, у нее была очень напряженная внутренняя жизнь, о которой ее муж мог только догадываться.

– Перед следующим отпуском съездим в Бретань, может, там какое-нибудь местечко понравится нам больше, чем Рива-Белла...

– Как хочешь...

Это не было ни апатией, ни, конечно же, – безразличием. Помимо своей профессиональной деятельности во всем прочем она предоставляла другим заботу о принятии решений. Это относилось даже к выбору кушаний.

– Что вы хотите на обед, мадам?

– Мне все равно... Спросите мужа... В нашей семье он гурман...

Возвратившись в Париж, они вздохнули с облегчением, вновь обретя свою мебель, привычные вещи домашнего обихода. Натали тотчас же принялась пылесосить, чтобы избавиться от набравшейся в комнаты пыли.

Они ужинали в ресторане, в одном из тех маленьких ресторанчиков, которые посещали еще до женитьбы.

Он с трепетом вспоминал тот день, когда она сказала: «Да». Тогда он изумленно смотрел на нее и недоумевал: неужели такая женщина, как она, хочет разделить свою жизнь с таким мужчиной, как он?

Она улыбнулась – он это помнил, – отчего ему стало еще больше не по себе.

Была ли она более зрелой, чем он? Возможно. Рядом с ней он казался себе мальчишкой. Впрочем, наедине с самим собой – тоже. Он вообще казался себе ребенком и даже удивлялся, когда к нему обращались как к взрослому.

Разве само его ремесло не было игрой? Он рисовал эскиз какого-нибудь украшения, как ребенок рисует домик, потом терпеливо воплощал его при помощи таких крошечных инструментов, что они казались игрушечными.

Ему бывало приятно, входя в магазин, видеть на двери свое имя после имени Брассье, потом замечать кое-какие из своих произведений в витринах.

Как-то он изготовил брошку для своей жены, вещь очень простую, потому что она не любила драгоценностей. Это был дубовый листок с желудем, но все дело было в работе.

Он преподнес ей футляр вечером после ужина, ничего не сказав.

– Что это?

– Посмотри...

Она раскрыла футляр и сразу сказала:

– Не нужно... Это слишком красивая вещь, и ее место в витрине.

– Отныне она будет на твоей блузке.

– Зачем ты это придумал?

– Потому что хотел, чтобы ты носила украшение, сделанное моими руками... Заметь: здесь нет ни камней, ни бриллиантов. Ничего, кроме золота – желтого и белого.

Она поцеловала его, пробормотав:

– Спасибо...

Она прошла в спальню, чтобы надеть брошку и посмотреться в трельяж.

– Вот так хорошо...

– Тебе нравится?

– Да.

Однако через месяц брошку она уже не носила.

Понемногу он стал сближаться с детьми. Домой он приходил не раньше семи, но иной раз Марлен к этому времени еще не кончала делать уроки, и он пытался ей помочь.

Случалось, правда, что он разбирался в заданиях хуже ее, ведь он рано ушел из школы.

Девочка походила на мать, у которой унаследовала темные, почти черные волосы и карие глаза с золотистыми искорками.

В свои четырнадцать с половиной она была уже женщиной и рассуждала весьма серьезно.

– Папа, ну почему ты никуда не ходишь по вечерам?

– Зачем?

– Многие мужчины ходят в кафе, так ведь? У тебя могли бы быть приятели, приятельницы, любовницы. Совсем не естественно, что ты сидишь все время дома. Не потому же, что мы еще маленькие и нас не на кого оставить.

– А если мне совсем не хочется никуда ходить?

– Значит, ты не такой, как все.

В другой раз вечером, когда они были вдвоем, она его спросила:

– Ты очень любил мать, верно?

– Я никогда не любил никакой другой женщины. Для меня во всем мире существовала она одна... и вы двое, конечно.