Жорж Сименон - Переезд

– Когда ты думаешь вернуться?

– Вероятно, не раньше двух часов ночи.

Он не покраснел. Его удивило, что он чувствует себя так легко в то время, как лжет жене и сыну.

– Для нашего агентства это крупное дело.

Тут он вытирает губы и встает.

– Крепкого вам сна, детки. Я постараюсь не шуметь, когда вернусь.

В тот момент, когда он усаживается в машину, а Бланш наблюдает за ним, облокотившись на – перила балкона, он видит, как к дому подъезжает красная машина, – это шло вразрез с его планами. Из нее вышел мужчина и, похоже даже не заметив его присутствия, направился к входной двери.

А почему бы Фаррану и не поужинать дома, прежде чем отправиться в кабаре? Если только оно не закрывается на один день в неделю, как это делает большинство ресторанов, и таким днем не является именно понедельник?

По автостраде он ехал быстрее обычного, как если бы в его власти было ускорить бег времени. Ему не терпелось узнать.

Узнать что?

Это уже не имело значения. Он не задавал себе вопросов, главное было добраться до «Карийон Доре», войти туда, увидеть.

Он долго кружил по кварталу Елисейских полей в поисках стоянки, пока наконец не вспомнил, что есть один паркинг под авеню Георга V.

Он шагал, поглядывая на часы. Еще не было и девяти вечера, кабаре наверняка распахивает свои двери не раньше одиннадцати-двенадцати.

На углу улицы Вашингтона на него метнула вопросительный взгляд уличная девица, как бы ожидая сигнала с его стороны. Неужто он похож на мужчину, который обращается к такого рода женщинам? Когда он миновал ее, она пожала плечами и вновь заступила на свой пост.

Покружив минут двадцать, он наконец зашел в кинотеатр. Как ему показалось, билетерша тоже упорно наблюдала за ним, будто ждала, что он ее о чем-то попросит. Может, чтобы она посадила его рядом с хорошенькой девушкой?

Это был фильм про войну; оглушительно гремели пушки, самолеты, пулеметы.

Покрытые грязью мужчины с оружием наперевес гуськом пробирались через болото.

Он совершил промашку, сказав, что заедет в офис. Предположим, жене захочется с ним поговорить, она позвонит, и ей никто не ответит.

Его страхи смешны. У нее ни разу не возникало необходимости сообщить ему что-то срочное. Не было никаких оснований для того, чтобы Ален поранился или чтобы на Бланш вдруг напал какой-нибудь недуг.

Если не считать пагубных последствий ее родов, она ни разу не болела, и он не помнил, чтобы она провела день в постели. Даже когда у нее был грипп, она отказывалась мерить температуру и занималась хозяйством.

А что?! Она была счастлива! Они все были счастливы!

Что изменится от того, что он уступит небольшому любопытству и отворит дверь ночного ресторана?

Он вновь очутился на улице в час, когда все кинотеатры выплескивают на тротуары толпы своих зрителей, и ему потребовалось какое-то время, чтобы сориентироваться. Теперь на углу улицы Вашингтона стояли уже, три женщины, и похоже было, они хорошо ладили между собой.

Значит, их не смущало заниматься этим ремеслом на глазах друг у друга. Одна из них, молодая, еще свежая, улыбнулась ему, и он чуть было из вежливости – чтобы не огорчить ее – не улыбнулся в ответ.

Улица де Понтье выглядела более оживленной, чем днем. Неоновые вывески-красные, синие, желтые или зеленые – указывали на кабаре, бары, рестораны.

Когда он подходил к «Карийон Доре», у него почти перехватило дыхание, и ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы протянуть руку к двери и толкнуть ее.

– Вашу шляпу, мсье.

В углу, огороженном балюстрадой, гардероб обслуживала девушка в коротенькой юбочке. Слева он увидел стойку бара из красного дерева и табуреты, которые почти все были заняты.

Освещение цвета танго – как говорили когда-то – было таким скупым, что требовалось время, чтобы привыкнуть к полумраку.

– Вам столик получше, мсье?

Метрдотель старался увлечь его за собой к центру зала, где крошечный подиум окружали столики – каждый со своим ведерком со льдом и бутылкой шампанского с большой золоченой пробкой. Жовис чуть было не уступил нажиму, но тут повернулся в сторону бара и увидел свободный табурет по соседству с женщиной в желтом платье.

– Я предпочитаю остаться здесь.

– Как вам угодно.

«Не вышло» – казалось, сказал про себя метрдотель, как до него это сделала девица на углу улицы Вашингтона.

Он взгромоздился на табурет. Бармен положил перед ним на стойку салфетку, вопрошающе взглянул на него.

– Что вам подать?

– Можно кружку пива?

– Сожалею, но у нас нет пива. Только шампанское, виски, джин и водка.

Все, наверное, поняли, что он впервые переступил порог заведения такого рода, и его соседка отвернулась, чтобы скрыть улыбку, а может, чтобы подмигнуть Леону.

Леон оказался небольшим человечком, розовым и толстощеким, каких можно повстречать где угодно. Жовис решил, что он похож на парикмахера.

– Виски, – пробормотал Эмиль.

Виски он пил всего раза два-три, один раз в день рождения Ремакля, который в баре на площади Бастилии угостил виски все агентство. Оно оказалось не очень вкусным, но не таким уж и крепким.

Он посмотрел на желтоватую жидкость, которую наливали в его бокал.

– Разбавить водой?

– Да, пожалуйста.

– Налей и Мне, Леон.

Соседка повернулась к нему и бросала любопытные взгляды.

А он искал глазами Фаррана, удивляясь, что не видит его. За стойкой сидели в основном мужчины, если не считать его соседки и темноволосой девицы в золотом платье, облокотившейся на стойку на противоположном от них конце. Почему он решил, что это была Алекса?

Платье плотно обтягивало ее тело, и под ним у нее явно ничего не было надето. Интересно, как она надевает и снимает его.

Тело было гибким, с плавными линиями и, вероятно, нежным и упругим при прикосновении. Их взгляды встретились. Она не улыбнулась, но в ее глазах он прочел любопытство.

Неужели они ни разу не видели в «Карийоне» такого мужчину, как он? Три клиента за стойкой были помоложе его и обсуждали какую-то киносделку. Жовис не слышал всего, он понимал лишь, что речь идет о смете, о гарантированном составе исполнителей, о совместном производстве с Германией.

Когда он вынул сигарету из кармана, Леон поднес ему зажженную спичку, а соседка – зажигалку.

Он заколебался между двумя огоньками, и коль скоро бармен казался ему более важной персоной, то выбрал спичку.

Женщина рассмеялась.

– Это не очень любезно по отношению ко мне.

– Прошу простить. Я не сразу сообразил, что...

– Пустяки. Вы часто сюда заходите?

Она знала, что нет: ведь они не были знакомы, а она, вероятно, уже давно работает в этом заведении.

– Сегодня в первый раз.

Не следовало жульничать. Это сразу заметят и станут его остерегаться. У него была неспокойна совесть, и он считал себя кем-то вроде шпиона.