Жорж Сименон - Переезд

– Мне не нужно тебе ее представлять. Ты видел, как она танцует. Она наша звезда.

– Не заливай! – возражает ей та таким же хрипловатым голосом, как и у жены Фаррана. – Послушайте, Ирен уверяет, что вы потрясающи.

– В чем?

– Слышишь, Ирен? До него не доходит.

Он сообразил и повел себя развязнее.

– Чинь-чинь!

Никогда прежде ему не доводилось так часто слышать эти два слова, которые теперь уже больше не шокируют его своей вульгарностью. Он отвечает:

– Чинь-чинь!

Они обе пьют, а Алекса положила свою теплую ладонь ему на колено.

– Надеюсь, вы сюда еще вернетесь. Вы были на Таити?

– Нет.

– Я была там в прошлом году с одним клубом. При отъезде с острова вам надевают на шею гирлянды из «тиаре», так называется тамошний цветок. Когда корабль уже удаляется от острова, цветы бросают в воду и, если они не тонут, то это, кажется, означает, что вы туда вернетесь...

Ну а здесь, когда Леон ставит кому-нибудь бутылку от лица хозяйки, это означает то же самое. Чинь-чинь! За хозяйку!

Он уже больше не видит Фаррана. Он не знает, сколько сейчас времени, не отваживается взглянуть на свои наручные часы.

– Вы много ездите? – расспрашивает неистощимая Алекса.

Тут вмешивается Ирен:

– Он продает путешествия. Как ты мне говорил? Ах да, это звучит забавнее. Он торговец отпусками.

– Я работаю в туристическом агентстве.

– Директором! – уточняет Ирен.

– А у вас от этого не возникает желания тоже отправиться в отпуск?

– Не в одно время со всеми. Для нас это самая горячая пора.

– Для нас тоже.

Он видит себя в зеркале, что находится позади бутылок, – лицо еще больше перекосилось, глаза блестят, щеки горят. Что он тут делает, рисуясь перед этими двумя женщинами и распуская хвост, как павлин? Разве ему неведомо, что его водят за нос, что все заранее подстроено?

Самое смешное будет, если они предложат ему купить подержанную машину-машину, которую «свистнул» Малыш Луи!

"... избави нас ото зла... ".

Слова воскресают у него в памяти, как на уроке катехизиса.

"... Всевышний... не дай нам поддаться искушению... ".

А он поддался? Разве он защитился от «лукавого»? Он усмехается, не зная уже, то ли он богохульствует, то ли действительно верит в добро и зло.

Зло, "лукавый – это Фарран, светловолосый дьявол, хорошо сложенный, с обнаженной грудью, с плоским животом, в шортах, на террасе прикуривающий от золотой зажигалки...

Жовис одолел его!.. Он его разыскал... Он уже занимался любовью с одной из девиц, той, про которую его сосед небрежно заявил, что овладел ею в телефонной кабине.

– Кстати, здесь есть телефонная кабина?

– Хочешь позвонить жене?

– Во-первых, я не говорил, что собираюсь кому бы то ни было звонить... Во-вторых, я лишь спросил, есть ли тут кабина... В-третьих, телефонную кабину можно использовать и для других целей, а не только для того, чтобы звонить...

И... бац! – говоря это, он смотрит Ирен прямо в глаза, но, поскольку девица никак не реагирует, добавляет:

– Так же как кровать служит не только для того, чтобы на ней спать...

Бац – по новой, что, нет? Теперь до нее дошло?

Он сбросил с себя путы. Именно об этом ни одна из них не догадывается. Они думают, что он говорит так потому, что выпил несколько бокалов шампанского, и не подозревают о том, насколько важен для него этот вечер. Важен! Некоторые слова он мысленно произносил как бы с большой буквы.

Он обрубил один конец... Он избавился от... Это было нелегко объяснить, но он чувствовал себя свободным. Свободным и сильным.

Вздор – вот подходящее слово! Добро, зло – все это вздор, вам понятно?

Он им этого не говорит. Он видит рожу барменатот не сводит с него глаз, и когда Жовис отворачивается, пользуется этим, чтобы подлить ему шампанского. На стойке уже третья по счету бутылка. А что потом?

Разве у Бланш есть право ставить ему это в упрек? Разве он не был примерным супругом и разве она не должна поблагодарить его за то, что он выбрал ее из тысяч, десятков тысяч, сотен тысяч других?

А она могла бы раздеться посреди кабаре, показать свою грудь, живот, ягодицы?

Нет! Тогда что же?

Он переспал с Ирен, которая в "этом разбирается и которая поведала своей подружке Алексе, что он необыкновенный.

Алену тоже было не в чем его упрекнуть. Если бы Жовис того не захотел, то Алена вообще бы не было на свете.

"... избави нас... ".

– Где он? – спрашивает Жовис, оглядываясь по сторонам, как будто вспомнил о срочной встрече.

– Кто?

– Высокий блондин, который стоял до этого в глубине бара?

– Наверное, он ушел.

– Вы с ним не знакомы, ни та, ни другая?

Ответила одна Алекса:

– Я с ним знакома, как знакома со всеми клиентами, ни больше, ни меньше. Их сюда столько приходит!

– Он часто здесь бывает?

Она лгала, и было забавно заставлять ее лгать.

– Заходит время от времени...

Она уже убрала свою руку с бедра Эмиля и теперь смотрела на него с некоторой настороженностью.

– Не каждый вечер?

– Тебе в голову, зайчик, приходят странные мысли. Отчего ты решил, что он приходит сюда каждый вечер?

– Не знаю. Я думал...

– Что ты подумал?

– Я думал, что он тут вроде хозяина.

– У нас тут не хозяин, а хозяйка-мадам Порше. Она живет наверху и с тех пор, как потеряла ногу в автомобильной катастрофе, уже больше не спускается сюда.

– Это старая женщина?

– Десять лет назад это была лучшая в Париже исполнительница стриптиза.

– Как она стала владелицей этого заведения?

– Выйдя замуж за тогдашнего хозяина – Фернана Порше.

– А что стало с Фернаном Порше?

– Он умер.

– Как?

Он играет, стараясь припереть ее к стенке. Ему все известно, а она не знает, что ему все известно.

– Несчастный случай.

– Автомобиль?

– Нет. Огнестрельное оружие.

– Он покончил с собой?

– Он не сам это сделал.

Это явилось для него ударом, и он осушил свой бокал шампанского.

– А остальные?

Ни та, ни другая не понимает смысла вопроса.

– Какие остальные? О чем ты говоришь?

Он становится опрометчив, но чувствует себя непобедимым. Они ничего не могут с ним сделать. Он обрел свободу, он способен бросить им вызов.

– Ну все остальные! Банда!

Он указывает на Леона, затем на метрдотеля, официантов и заканчивает гардеробщицей.

Леон никак не реагирует, но упорно смотрит на обеих женщин, как бы давая им инструкции. Конечно, главарь не он. У него не тот вид. Вот у Фаррана, у того вид главаря. Но Леон, по-видимому, является кем-то важным, солидным, к примеру адъютантом.

– А ты хохмач?

– А почему бы мне не быть хохмачом? Разве я вам не сказал, что торгую отпусками? Отпуска – это весело! Я занимаюсь отпусками, и я весел...

Теперь настал его черед положить руку на бедро Алексы и сказать ей уверенным тоном: