Жорж Сименон - Тётя Жанна

Я могу, если пожелаете, объяснить всю механику выплат штрафов и различных взысканий. Если бы вашему брату пришлось выплатить все, что ему предъявили, полностью, то он смог бы это сделать, лишь продав дом и мебель, да и то вряд ли.

Ему в конце концов удалось заключить соглашение не только с государственной налоговой инспекцией, но и с администрацией, ведающей доходами и взиманием налогов, которая тоже принимала участие в ревизии.

Ну а потом дела пошли снова. Сейчас они в прекрасном состоянии. Но существует некая бездонная дыра, и при наступлении очередного платежа возникают прежние сомнения и прежнее жонглерство. Вы знали этот дом до меня. С тех пор торговый оборот увеличился раз в пятьдесят, если не в сто.

Так вот, мадам, сегодня утром моя касса пуста, абсолютно пуста! О крупных платежах я могу, в крайнем случае, договориться. Самое трудное это найти наличные деньги, несколько тысяч франков, для малых выплат, на текущие расходы, которые ждать не могут.

И это повторяется дважды в месяц вот уже почти два года. Я не могу пойти в банк, который принимает еще со скрипом наши векселя, и заявить, что мне до полудня крайне нужны десять тысяч франков, а я не знаю, где их взять. Если я не заплачу, сразу же начнут говорить – да вы и сами так думали, – что месье Робер покончил с собой из-за того, что попал в тупик финансового краха.

– Вы рассказывали все это моей невестке?

– Примерно. Не в таких точных терминах.

– Что она ответила?

– Что она ничего не может поделать. Она посоветовала мне поговорить об этом с вами.

– Вы действительно сумеете выбраться из тупика сегодня утром с десятью тысячами франков?

– Не совсем так. Цифру я вам назвал с потолка, это, скорее, грубая оценка. Но...

Он перелистал какие-то бумаги, что-то подсчитал на полях:

– Для самого неотложного надо тринадцать тысяч пятьсот франков.

– Я принесу их вам через минуту.

Все ее богатство, лежащее в сумочке, составляло восемнадцать тысяч франков. Сюда она приехала в поисках денег, Луиза не так уж ошиблась.

У нее никогда не было намерений требовать свою часть. Она приехала, скорее, из крайней нужды, потому что чувствовала себя старой и усталой, потому что была вынуждена отказывать себе во всем, потому что не имела больше сил работать.

– Благодарю вас, – проникновенно сказал месье Сальнав, словно ему оказали личную услугу.

Жанна улыбнулась ему.

Вокруг моста толпилось много народу, некоторые устроились на террасе «Золотого кольца», потягивая из огромных пол-литровых стаканов белое вино в ожидании появления кортежа.

После долгих переговоров, в которых угадывалась борьба противоположных мнений, епископ решил, что отпевания не будет, а покойнику будет дано лишь благословение на паперти церкви Сен-Жан.

На рыночной площади стояло не менее полусотни распряженных одноколок с торчащими вверх оглоблями, как во время ярмарки; на этих одноколках прибыли окрестные фермеры, они один за другим проходили через задрапированный черным портал, чтобы склониться перед гробом.

В коспоме из плотного сукна, с раскрасневшимися с самого утра щеками, Анри стоял у зажженных свечей, склонив голову, и бросал взгляды исподлобья на каждого, кто подходил пожать ему руку, тогда как его мать, казавшаяся совсем маленькой рядом с ним, сжимая в ладони скомканный носовой платок, благодарила пришедших грустной улыбкой.

Алиса тоже была там, в сопровождении своих родителей. Ее отец работал кассиром банка в Пуатье. Вместе с ними был их сын лет двенадцати, которого они не знали, куда деть.

Мад согласилась принять участие в этом параде лишь в последнюю минуту и, разумеется, в знак протеста невозмутимо смотрела прямо в лицо – так, словно сидела в театре – всем сновавшим взад-вперед и выражавшим свое сочувствие.

Четким, абсолютно не приглушенным голосом она отвечала:

– Большое спасибо.

Или так:

– Вы очень любезны.

В течение трех дней она ни разу не предложила свою помощь. С утра понедельника, когда Жанна, вернувшись из конторы, обнаружила ее за столом, Мад вполне естественно держалась с теткой как с новой прислугой. Вернее, не совсем так, поскольку ей случалось обращаться к Дезире, чтобы попросить какую-нибудь вещь, но с Жанной она никогда не вступала в общение первой, притворяясь, что не замечает ее присутствия, или принимая как данность, что по какому-то таинственному стечению обстоятельств, которые ее совершенно не интересовали, отныне по дому бродит старая женщина с лунообразным лицом.

Это настолько бросалось в глаза, что иногда смущало и даже раздражало Анри, и ему случалось посылать сестре за спиной Жанны осуждающие знаки.

Если же Жанна обращалась к девушке, то та оборачивалась с удивленным лицом:

– Что, извините?

Тем не менее она выполняла то, о чем ее просили, но делала все с таким подчеркнутым равнодушием, что это выглядело оскорблением.

До обряда благословения, на котором – как было решено – должны присутствовать и женщины, как они присутствовали бы и на отпевании, ничего не случилось. Кризис произошел позднее, когда траурная процессия медленно направилась в сторону кладбища, а Луиза в сопровождении дочери, Алисы с матерью, старой кузины Серой Мышки, мадам Лалеман и еще двух-трех человек отправилась домой.

Жанна оставалась дома, чтобы помочь Дезире приготовить обед для двадцати человек, собиравшихся отбыть только вечером; кроме того, она, как всегда, занималась ребенком.

Уложив его спать и спустившись вниз в гостиную, наполненную запахом хризантем, она увидела женщин, сопровождавших ее невестку. На лестнице она столкнулась с Алисой, поднимавшейся наверх под предлогом навестить Боба. Мад не дала себе труда радушно принять вошедших и сидела в углу около окна с недовольным видом, держа на коленях шляпу.

В комнате ощущалась некоторая неловкость, и Жанна, заметив, что Луизы там нет, пошла на кухню и спросила Дезире:

– Ты не видела мою невестку?

Поискав ее какое-то время и не найдя, Жанна решила предложить гостям по стаканчику аперитива с печеньем. Все было расставлено на подносах. Огромные кастрюли томились на огне, а стол в столовой был раздвинут во всю длину. На камине даже лежала коробка сигар.

– Не поможешь ли ты мне немного, Мадлен?

Та медленно поднялась, кинула шляпу на кресло, с которого встала, и подошла к Жанне.

– Будь любезна, отнеси этот поднос. Ты не знаешь, где твоя мать?

Все казалось как бы несколько призрачным. Какие-то мужчины, взобравшись на лестницы, снимали со сводчатого входа драпировку с серебристыми блестками. Из комнаты в комнату перетекал запах увядших цветов и свечей; к нему уже начал примешиваться запах аперитива. Мать Алисы что-то говорила ровным, монотонным голосом, а сидящая напротив нее старая кузина Серой Мышки сонно покачивала головой, держа стакан у поросшего волосками подбородка.