Жорж Сименон - Тётя Жанна

– Бедный Робер, – сказала Жанна.

– Да, – эхом отозвался нотариус. – У него не было мужества.

Он не объяснил, что хотел этим сказать: имел ли он в виду мужество, необходимое на то, чтобы вырваться и освободиться от всего навалившегося на него, от нагромождения забот, разочарований и злобы; все это со временем нависло таким тяжким грузом, что он не мог дальше нести его.

Говоря это, месье Бижуа смотрел на Луизу, а Жанна вспомнила ту сцену, которую ее невестка закатила в воскресенье, и которая была всего лишь повторением многочисленных предшествовавших сцен, вспомнила телефонный звонок Анри из деревушки в Нормандии, такой же, как его звонки из других мест, силуэт Мадлен, в мокрых шортах стыдливо крадущейся по коридору, Алису, принимающуюся кричать громче своего ребенка и намеревающуюся разбить ему голову о стену.

– Полагаю, – сказала Жанна, – что моя невестка не может рассчитывать ни на какие деньги?

– Абсолютно ни на какие. У нее есть лишь право забрать только свои личные вещи, односпальную кровать, в крайнем случае – стол и несколько стульев.

– Когда?

– Решение суда о наложении ареста на имущество будет объявлено завтра, а судебный исполнитель явится на следующий день, чтобы все опечатать. Я буду здесь. Анри со смертью отца почти автоматически получает юридическую свободу, но остается вопрос о Мад, которой еще нет восемнадцати и которой необходимо назначить опекуна. Мадам Мартино расскажет вам все подробно, потому что, как мне кажется, мы рассмотрели все заслуживающие внимания стороны дела.

Он поднялся, поклонился в сторону кровати, и, когда снова поднял голову, Жанна с удивлением увидела в его глазах слабую искру – без сомнения, искру иронии.

– Желаю вам доброго здоровья.

– Я провожу вас, – предложила Луиза.

– Если вам угодно, хотя я знаю этот дом дольше, чем вы.

– Я сразу же поднимусь, Жанна.

– Спасибо.

Дезире с тарелкой зеленой фасоли поднялась наверх раньше нее.

– Ну, вы покидаете дом?

– Кто тебе это сказал?

– Я слышала часть разговора и не жду, что мне заплатят.

– Извини меня. Я ничего не знала.

– Не имеет значения. Я же не говорю, что это твоя вина. Только теперь мне придется искать новое место, Хозяева «Золотого кольца» назад меня не возьмут, особенно теперь, когда сезон близится к концу, то же самое будет и во всех прочих отелях. Мне всегда не очень-то нравилось работать на хозяев.

Она продолжала прислушиваться:

– Твоя невестка поднимается. Я тебя оставляю. И что ты собираешься делать во всей этой бестолковшине? Ты, по крайней мере, отложила хоть немного денег на черный день? Тес!.. Я скоро вернусь...

Она не смогла удержаться, чтобы не бросить хоть и со смешком, но все-таки не без злобы:

– А ты-то еще настояла, чтобы мы полночи вычищали дом, словно перед свадьбой! Да и мне еще сегодня утром велела действовать с такими предосторожностями!

На лестнице она столкнулась с Луизой; та, усевшись на стул, который прежде занимал нотариус, стала молча смотреть, как ест ее невестка. Она уже миновала тот предел, когда еще волнуются, суетятся.

В сущности, все упростилось. Осталось лишь несколько четких линий, с жестоким ликованием, словно черным по белому начерченных нотариусом Бижуа.

– Дети знают?

– Нет еще. Анри только что вернулся из конторы. Он озабочен не знаю уж каким заказом, который, как ему кажется, не стоит выполнять, спросил, не пора ли есть, потому что месье Сальнав ждет его в два часа.

– А Мад?

– Она играет с малышом. Не знаю, что ты с ней сделала, но она кажется почти веселой. Она настаивала на том, чтобы дать рожок Бобу. Что тебе сказал доктор?

– Что я и взаправду из-за своей беспомощности должна лежать в постели. Хотя, поскольку моей доли в наследстве больше нет, я не имею права на кровать.

– Как ты можешь шутить!

– Прошу прощения. Это получилось неумышленно. Но я, видишь ли, так много испортила себе крови!

– Из-за нас?

– Из-за вас, из-за себя, из-за кучи вещей. Сама не знаю, почему я вбила себе в голову, едва очутившись в доме, что я должна сыграть некую роль.

– Ты ее сыграла.

Поняла ли Луиза, каких немыслимых трудов с воскресенья стоило Жанне поддерживать в доме относительное спокойствие, и что потребовались все ее усилия, чтобы этим утром каждый оказался у себя?

– Я хотела играть, но потом стала действовать всерьез По необъяснимым мне самой причинам я исходила из какого-то своего представления о доме. Мне казалось, что, пока стоят стены, пока жизнь идет своим ежедневным чередом, несчастье будет предотвращено. Это было глупо, и я, вероятно, ничего не достигла. Я, казалось, забыла, что именно из-за этого дома я и уехала отсюда когда-то.

– А Робер? Ты тоже думаешь, что...

– Что он тебе сказал?

– Когда?

– Когда ты сказала ему о рецепте и о ребенке.

– Он принялся мне лгать, утверждать, что это не более чем случайность, ничего не значащее похождение, которое плохо закончилось, что он даже не уверен в своем отцовстве, но был вынужден исполнить свой долг.

– Ты поверила в это?

– Да. Я не представляла, как может быть что-то иное. И только тогда, когда я потребовала, чтобы в Пуатье он больше не ступал ни ногой, чтобы посылал этой девочке каждый месяц деньги по почте, он взорвался.

– Он признался тебе, что любил ее?

– Да! И если бы он признался мне только в этом! Все выглядело – после стольких-то лет! – словно отвратительное извержение, можно сказать, что из его рта наконец-то выплеснулся долго сдерживаемый поток ненависти. Он кричал, что никогда меня не любил, что женился на мне только потому, что его отец хотел иметь женщину в доме, и добавил, что выбрал меня как бы из протеста, потому что я была женщиной именно того типа, который его отец выносить не мог.

– Он говорил о детях?

– Да, но я уже больше не слушала, это было невозможно, я, вероятно, сошла бы с ума; у меня сложилось впечатление, что он меня всегда ненавидел и всегда считал меня ответственной за все, что происходило в доме плохого.

– Когда же произошла эта сцена?

– Первая – три месяца назад. Несколько других было потом.

– Жизнь продолжалась, как и раньше?

– А что я могла поделать?

– Ну, конечно, – прошептала Жанна, внимательно глядя на свою невестку.

– Мне удалось добиться, чтобы он обещал никогда не покидать нас.

– Он обещал это?

– Он поклялся.

– Почему?

– Из-за детей.

– А другой?

– Что «другой»?

– Другой ребенок.

– Эго не моя вина, что он сделал ребенка этой девочке. Ты на меня сейчас вдруг посмотрела, как твой брат в последнее время. Нотариус только что держал себя почти невежливо, казалось, он, приходил в восторг, сообщая мне плохие новости. Так я была женой Робера, да или нет?