Рекс Стаут - Второе признание (сборник)

Снова оставшись наедине с Вульфом, я выразительно посмотрел на него.

– Перестань таращиться, – буркнул он.

– Простите великодушно. Я тут занялся кое-какими подсчетами. Две статейки по две тысячи слов каждая, итого четыре тысячи слов. Пятнадцать тысяч долларов… Выходит, по три семьдесят пять за слово. Причем он даже не сам их писал. Если вы подались в литературные негры…

– Пора спать.

– Да, сэр. Когда напишем вторую статью, что дальше?

– Ничего. Будем сидеть и ждать. Проклятье, если это не сработает…

Он пожелал мне доброй ночи и направился к лифту.

На следующий день, в пятницу, были надиктованы, отстуканы на машинке и выправлены еще две статьи. Вторая была отослана Лону Коэну, а третья заперта в нашем сейфе. В статьях описывались события начиная с дня выборов и до конца года, и хотя никаких имен и адресов там не было, почти все остальное рассказывалось без утайки. Я сам был заинтригован и с нетерпением ожидал продолжения.

Боссы Лона охотно согласились на предложенные Вульфом условия, включая гарантии против исков о клевете, но решили начать публикацию не раньше воскресенья. Заголовки на первой странице гласили:

Затем шло вступление, набранное курсивом:

«Газетт» представляет первую из серии статей, рассказывающих о том, как американские коммунисты помогают России вести холодную войну и готовятся к реальным боевым действиям, если дойдет и до этого. Все факты подлинные. По понятным причинам имя автора публикаций не раскрывается, однако «Газетт» обладает достаточными гарантиями их достоверности. Мы надеемся продолжить эту серию и в дальнейшем ознакомить читателей с последними действиями красных, включая их тайные совещания до, во время и после громкого судебного процесса в Нью-Йорке. Вторая статья будет опубликована завтра. Не пропустите!

Ниже шел текст в том виде, в каком его надиктовал сам Вульф.

Я бы с удовольствием умолчал кое о чем, чтобы позднее представить замысел Вульфа в самом эффектном ракурсе, однако рассказываю все по порядку, как было на самом деле. Это относится к пятнице, субботе, воскресенью и понедельнику, до половины девятого вечера. Вы знаете все, что знал я, во всяком случае будете знать, когда я добавлю, что третья статья была закончена в воскресенье и отправлена Лону в понедельник к полудню, чтобы появиться во вторничном выпуске; что окончательный отчет Уэйнбаха о камне подтвердил первоначальные выводы; что больше ничего не предпринималось и что в течение этих четырех дней Вульф был как на иголках, чего за ним давненько не водилось. Я не имел ни малейшего представления, чего он хочет добиться, строча статьи за мистера Джонса и выбалтывая сокровенные тайны коммунистов.

Признаюсь, я силился в этом разобраться. К примеру, в пятницу утром, пока он пропадал в оранжерее, я тщательно пересчитал фотографии, лежавшие в ящике его письменного стола, но все они оказались на месте. Ни одна не исчезла. Действуя из самых лучших побуждений, я совершил еще пару попыток проникнуть в его замыслы, но безрезультатно. До самого понедельника я буквально вырывал из рук у почтальона письма, при каждом звонке опрометью бросался открывать, надеясь, что принесли телеграмму, и торопливо хватался за телефонную трубку: я решил, что статьи – это только наживка, а мы превратились в рыбаков, сидевших на берегу и тщетно надеявшихся, что сейчас начнет клевать. Но если клев ожидался в виде письма, телеграммы или телефонного звонка, то никакой рыбы нам не досталось.

Затем, в понедельник вечером, сразу после ужина Вульф в кабинете вручил мне исписанный листок из своего блокнота и спросил:

– Сможешь прочесть, Арчи?

Это был риторический вопрос: его почерк почти так же разборчив, как печатные буквы. Я прочел и сказал:

– Да, сэр, тут все ясно.

– Отпечатай этот текст на фирменном бланке «Газетт», включая подпись, как указано. Потом дай мне взглянуть. На том же фирменном конверте проставь адрес: мистеру Альберту Энрайту, Коммунистическая партия США, Восточная двадцатая улица, дом тридцать пять. Одна копирка, через один интервал.

– Можно допустить одну-две ошибки?

– Постарайся без них. Ты в Нью-Йорке не единственный, кто хорошо печатает.

Я придвинул к себе пишущую машинку, достал бланк, заправил его и начал стучать по клавишам. Вынув готовый текст, я прочел:

27 июня 1949 года

Пишу Вам потому, что однажды встречался с Вами и два раза слышал Ваши выступления на митингах. Вы не узнали бы меня, даже если бы увидели, мое имя вам также ни о чем не скажет.

Я работаю в «Газетт». Разумеется, Вам известно о серии статей, запущенной нами в воскресенье. Я не коммунист, но поддерживаю многое из того, за что они выступают, и считаю, что с ними обходятся несправедливо. В любом случае я не выношу предателей, а человек, предоставивший «Газетт» материал для вышеупомянутых статей, безусловно, предатель. Полагаю, Вы имеете право знать, кто он такой. Я никогда его не видел, да и навряд ли он когда-нибудь появлялся в редакции, но мне известно, кто из журналистов с ним сотрудничает. По счастливой случайности мне в руки попала одна вещь, которая, думается, должна Вам помочь; прикладываю ее к этому письму. Судя по всему, она находилась в папке, которая была предоставлена нашему руководству в доказательство подлинности публикуемых материалов. Большего я Вам сказать не могу, иначе Вы сможете установить мою личность, а я этого не хочу.

Желаю дальнейших успехов в борьбе с империалистами, монополистами и поджигателями войны.

Ваш друг

Я встал, чтобы передать письмо Вульфу, затем снова сел за машинку и отстукал на конверте адрес. И хотя в письме не было допущено ни одной ошибки, тут меня бес попутал и вместо «Коммунистическая» я напечатал: «Коуммнистическая». Пришлось взять новый конверт. Но я не огорчился, так как был слишком взволнован. Через мгновение я узна́ю, какая фотография будет приложена к письму, если, конечно, старый бездельник не выставит меня вон.

К счастью, не выставил, хотя вполне мог. Он выдвинул ящик письменного стола, немного порылся в нем, протянул мне снимок и сказал:

– Приложи к письму. Брось в тот ящик, так чтобы сегодня дошло.

Это была лучшая из фотографий с изображением членского билета Коммунистической партии на имя Уильяма Рейнолдса, за номером 128–394. Я проводил снимок испепеляющим взглядом, вложил его в конверт, запечатал, наклеил марку и вышел из дома. Решив, что в моем состоянии не повредит свежий воздух, я отправился к станции метро «Таймс-сквер».