Рекс Стаут - Черная гора (сборник)

– Никакой. Я еду в Черногорию, но под чужим именем. Теперь меня зовут Тоне Стара, я родом из Галичника. Ты никогда не слышал про Галичник?

– Вы очень догадливы.

– Это деревня высоко в горах, на границе с Сербией и Албанией, с югославской стороны. В сорока милях к юго-востоку от Цетине и Черной горы. Она известна тем, что одиннадцать месяцев в году в ней живут одни женщины. Мужчин нет совсем, кроме глубоких стариков и маленьких мальчиков. И так было веками. Когда пятьсот лет тому назад турки захватили Сербию, ремесленники из долин поднялись в горы со своими семьями, думая, что турки будут вскоре изгнаны. Но турки остались. Прошли годы, и беженцы, построившие деревню на скалах и назвавшие ее Галичник, поняли, сколь безнадежно их существование на бесплодных склонах. Некоторые мужчины, искусные мастера, стали уходить на заработки в другие земли и работали там б́ольшую часть года. Но всегда в июле они возвращались домой, чтобы провести месяц с женами и детьми. Так поступали все мужчины из Галичника на протяжении пяти веков. Каменщики и каменотесы из Галичника работали на строительстве Эскориала в Испании и дворцов Версаля. Они строили храм мормонов в Юте, замок Фронтенак в Квебеке, Эмпайр-стейт-билдинг в Нью-Йорке, Днепрогэс в России. – Он сложил руки. – Итак, я – Тоне Стара из Галичника. Один из немногих, кто не вернулся однажды в июле. Много лет назад. Я сменил немало мест, включая Соединенные Штаты, но в конце концов затосковал по дому. Мне стало интересно, что же случилось с моей родиной, деревней Галичник, затерявшейся между титовской Югославией и русской марионеткой Албанией. Мною овладело желание увидеть и узнать, и вот я вернулся. Однако в Галичнике я не нашел ответа на свой вопрос. Там не было мужчин, а напуганные женщины отнеслись ко мне с недоверием. Не сказали даже, где находятся их мужья. Я хотел это узнать и рассудить, за кем правда: за Тито, или за русскими, или же за теми, кто называет себя борцами за свободу. Я проделал путь на север через горы, тяжелый путь по горам. И вот теперь я здесь, в Черногории, и намерен выяснить, кто прав и достоин моего рукопожатия. Я отстаиваю свое право задавать вопросы, чтобы принять чью-то сторону.

– Ну-ну. – Его пламенная речь не вызвала у меня энтузиазма. – Это не для меня. Я так не смогу.

– Знаю, что не сможешь. Тебя зовут Алекс. Это в том случае, если ты идешь со мной. Существует много причин, по которым тебе лучше остаться здесь, но к черту их! Мы слишком давно и тесно связаны. Я слишком завишу от тебя. Однако решение за тобой. Я не имею права подвергать тебя смертельной опасности и вовлекать в ситуацию с неопределенным исходом.

– Да. Мне не очень нравится мое новое имя. Почему, собственно, Алекс?

– Мы можем выбрать другое. Может быть, риска было бы меньше, если бы мы оставили тебе твое собственное имя, Арчи, но следует проявлять осмотрительность. Ты мой сын, родившийся в Соединенных Штатах. Я должен просить тебя принять это допущение, потому что иначе никак нельзя объяснить, чего ради я привез тебя в Галичник. Ты мой единственный ребенок. Твоя мать умерла, когда ты был маленьким. Это уменьшит подозрения, если мы встретим кого-нибудь, кто говорит по-английски. До недавнего времени я подавлял в себе тоску по родине, поэтому не научил тебя сербохорватскому языку и сербским обычаям. Сначала, пока готовил ужин, я решил выдать тебя за глухонемого, но потом передумал. Это создаст больше трудностей, чем разрешит.

– А что, недурная идея, – оживился я. – Почему бы и нет? Я же по сути и есть глухонемой.

– Нет. Кто-нибудь может услышать, как мы разговариваем.

– Пожалуй, – неохотно уступил я. – Не возражал бы в это поиграть, но считаю, что вы правы. Итак, мы собираемся в Галичник?

– Слава богу, нет. Было время, когда я шутя отмахивал шестьдесят километров по этим горам, но сейчас вряд ли на это решусь. Мы отправимся в одно знакомое мне место или, если там что-то не так, туда, куда Паоло…

Зазвонил телефон. Я машинально вскочил, но тут же осознал всю свою никчемность и стал ждать, пока Вульф сам подойдет и снимет трубку. Через минуту он заговорил. Значит, на проводе был Телезио. После короткого разговора Вульф повесил трубку и повернулся ко мне:

– Это Паоло. Он ждал, когда Гвидо вернется из плавания. Говорит, что ожидание может затянуться до полуночи или даже дольше. Я сообщил ему, что мы составили план, который хотим обсудить с ним. Он сейчас приедет.

Я сел.

– Так, что касается моего имени…

Суда бывают разные. Этим словом называют, например, «Куин Элизабет» [13]. А еще ту утлую посудину, на которой погожим августовским днем я на спор прокатил по озеру в Центральном парке Лили Роуэн, возлежавшую на корме. Лоханка Гвидо Баттисты, выбранная нами для путешествия через Адриатику, занимала промежуточное положение между ними, ближе к парковой скорлупке, нежели к царственному лайнеру.

В длину она достигала всего двенадцати метров, то есть тридцати девяти футов. И ее явно не мыли с тех самых пор, как римляне ввозили в ней контрабандой пряности из Леванта. При всем том она имела современный двигатель и гребной винт. Тем не менее все то время, что длилось наше плавание, я пытался представить, где на такой посудине размещались скамьи для галерных гребцов, но эта задача оказалась мне не по силам.

Мы отчалили в понедельник, в три часа пополудни, чтобы подойти к противоположному берегу в полночь или чуть позже. Это представлялось мне вполне возможным, пока я не увидел «Чиспадану», как называлось старушка. Мысль о том, что архаичное сооружение способно преодолеть сто семьдесят миль в открытом море за девять часов, выглядела такой фантастичной, что я буквально онемел и даже не попытался заговорить. Тем не менее все путешествие заняло девять часов двадцать минут.

Мы с Вульфом сами не вылезали из нашего оштукатуренного убежища, но Телезио пришлось изрядно помотаться и ночью, и днем.

Прослушав план Вульфа, возразив по ряду пунктов и в конце концов согласившись, потому что Вульф упрямо стоял на своем, он уехал за Гвидо и привез его. А когда Вульф договорился с моряком, отбыл вместе с этим последним.

В понедельник, еще до полудня, Телезио вернулся с вещами. Мне он принес на выбор четыре пары брюк, три свитера, четыре куртки, кучу рубашек и пять пар ботинок и примерно тот же набор доставил для Вульфа. Все вещи, за исключением обуви, были не новые, но чистые и целые.

Я примерил их – в основном желая убедиться, что они подходят по размеру, и не обращая внимания на цвет – и в итоге остановил свой выбор на синей рубашке, каштановом свитере, темно-зеленой куртке и светлых брюках. Вульф, облаченный в желтое, коричневое и темно-синее, выглядел еще живописнее.