Джун Томсон - Метод Шерлока Холмса (сборник)

Мне эта гипотеза показалась слегка притянутой за уши, но Холмс напомнил, что этим можно объяснить нежелание отца О’Ши распространяться о филантропической деятельности кардинала Тоски, а также его явную радость при известии о том, что Холмс потерпел неудачу.

Что касается тела кардинала Тоски, оно было отправлено в Ватикан и, вероятно, погребено со всеми приличествующими его сану почестями и обрядами.

Я же примирился с тем фактом, что никогда не смогу опубликовать отчет об этом расследовании, и это, учитывая все обстоятельства дела, совершенно правильно. Возможно, репутация Холмса временно пострадала из-за этого очевидного фиаско, но он быстро восстановил ее, с блеском завершив следующее расследование. Это было дело о девонширском скандале и предполагаемом убийстве члена Палаты лордов, якобы совершенном его дворецким, о чем в течение трех месяцев трубили все британские газеты.

– А, знакомое имя! – воскликнул Холмс, откладывая в сторону номер «Морнинг пост» и обращаясь ко мне.

– Что за имя? – спросил я.

– Первое в списке объявлений о смертях, – ответил Холмс, передавая мне газету, открытую на нужной странице. – Я знавал эту даму еще до того, как вы стали моим биографом, Уотсон. Я жил тогда на Монтегю-стрит.

Отодвинув свою чашку с кофе, я заглянул в газету. Там сообщалось, что вчера в возрасте семидесяти трех лет скончалась вдовствующая леди Эдит Арнсворт из замка Арнсворт, графство Суррей. Похороны будут закрытыми.

Я уже собирался спросить, кто такая эта леди Арнсворт и какую роль она играла в прошлой жизни Холмса, но он предвосхитил мой вопрос. Поднявшись из-за стола, он снял с книжной полки у камина том своей картотеки [53]и молча протянул его мне, заранее открыв в нужном месте, где на страницу было аккуратно наклеено несколько газетных вырезок. Дав мне возможность самостоятельно изучить их, он ушел в свою спальню, сообщавшуюся с нашей общей гостиной, и я услышал, как он роется там в вещах.

В первой заметке, явно вырезанной из журнала, освещающего жизнь известных богачей, рассказывалось о самом замке.

Замок Арнсворт, в котором и поныне живет семейство Арнсворт, величественное здание четырнадцатого века, возвышающееся над обширными парковыми и садовыми угодьями. Он окружен рвом, над которым ко входу в дом переброшен длинный каменный мост, состоящий из более чем сорока арок. Хотя замок был значительно перестроен при Тюдорах, он до сих пор сохранил многие первоначальные черты своего облика, в том числе западную башню с зубчатым завершением, с вершины которой посетители могут любоваться изумительным видом на окрестности.

Говорят, что в замке обитает привидение второго графа, Филипа де Харнсворта, погибшего от руки собственного брата Фулька во время ссоры из-за наследства. Кроме того, считается, что в доме есть несколько потайных комнат и ходов. В просторных подземельях хранится фамильная коллекция оружия и инструменты пыток.

Замок открыт для посещения, когда сэр Гренвилл Арнсворт с семейством на сезон охоты отбывает в Шотландию. За разрешением на осмотр обращаться к управляющему, мистеру Лайонелу Монктону, дом привратника.

Далее шла вырезка из «Таймс» от 12 июля 1824 года с объявлением о кончине сэра Гренвилла, которое сопровождалось обстоятельным повествованием о его жизни. Насколько я мог судить, мельком заглянув в этот отчет, большую часть своего времени сэр Гренвилл уделял охоте и лишь изредка появлялся в Палате лордов.

Следующие три вырезки также удостоились лишь беглого просмотра. В них речь шла о наследнике сэра Гренвилла – сэре Ричарде Арнсворте. Первая заметка была посвящена свадьбе сэра Ричарда и леди Эдит Годэлминг, состоявшейся в вестминстерской церкви Сент-Маргарет в 1849 году; вторая – рождению их единственного отпрыска и наследника Гилберта в 1853-м; третья – гибели сэра Ричарда в результате несчастного случая на охоте в 1872-м, после чего Гилберт унаследовал титул, замок и значительное семейное состояние.

Я уже собирался обратиться к другой, более длинной и, кажется, гораздо более интересной заметке, занимавшей всю следующую страницу, но не успел даже прочесть драматический заголовок, в котором мелькнули слова «трагически», «аристократ» и «таинственный», как в гостиную вернулся Холмс, неся с собой жестяную коробку [54], в которой хранились его записи и памятные вещи, оставшиеся от давних дел.

Он пересек комнату, подошел ко мне и, увидев, что я еще не начинал читать последнюю заметку, бесцеремонно выхватил том картотеки у меня из рук и, громко захлопнув его, поставил обратно на полку.

– Позвольте, Холмс! – запротестовал я против столь вольного обращения.

– Великодушно простите, дружище, – ответил Холмс, – но я был вынужден действовать быстро. Прочти вы последнюю вырезку, мне было бы не о чем рассказывать. Вы же знаете, как я люблю при случае поразить слушателя. Теперь же, Уотсон, – продолжал он, занимая свое место у камина и передавая мне небольшой, перевязанный бечевкой сверток, – вы узнаете о деле Арнсворта из моих собственных уст, а не от какого-то газетного писаки. В этом свертке вы найдете портреты двух главных действующих лиц того расследования – вдовствующей леди Эдит Арнсворт, ныне покойной, и ее сына Гилберта Арнсворта. Я приобрел их на распродаже семейного имущества Арнсвортов несколько лет назад.

Я снял бечевку, развернул коричневую бумажную обертку и вынул из нее две фотографии, наклеенные на толстые картонные паспарту. На одной была изображена пожилая женщина, на другой – молодой человек лет двадцати пяти.

Женщина, облаченная в черные шелковые одежды, была заснята на фоне рисованного задника с деревьями. Она сидела очень прямо, одной рукой вцепившись в ручку высокого резного кресла, похожего на трон. У нее были красивые, правильные черты лица, свидетельствовавшие о том, что в венах ее текла благородная кровь. Однако холодная, гордая, заносчивая мина немало вредила общему впечатлению от ее внешности; эта женщина не умела прощать, и сердце ее почти не ведало любви к ближнему.

Я отложил ее карточку в сторону с мыслью о том, что не хотел бы оказаться у нее на пути, и взял в руки фотографию ее сына.

Какой разительный контраст! Она держала спину неестественно прямо – он сидел, развалившись в мягком кресле, скрестив ноги и небрежно положив одну руку на стоявший рядом маленький круглый столик; на ее лице застыло выражение упрямой гордыни и патрицианского высокомерия – его физиономия светилась тупым самодовольством. Правда, он унаследовал от матери некоторую миловидность, но его чертам была свойственна какая-то слабость, размытость, отчего он производил впечатление натуры вялой и бесхарактерной. Его одежда и прическа несли на себе отпечаток манерного щегольства.