Росс Макдональд - Следы ведут в Эль Ранчо

— У вас все? — нетерпеливо спросил Хиллман. — Я стараюсь не занимать телефон.

— Я еще не сказал главного: мною занялась полиция. Я не смогу объяснить полицейским, почему я оказался в мотеле, если не расскажу им о похищении вашего сына и о том, что за этим последовало. Совершено тяжкое преступление, и рано или поздно нам все равно придется прибегнуть к помощи полиции.

— Я запрещаю… — на высокой ноте начал было Хиллман, но тут же сменил тон: — Пожалуйста, я очень прошу вас, не вмешивайте пока полицию. Ну хотя бы до утра — может быть, за это время Том вернется домой.

— Хорошо, до утра. Но это последний срок.

Я повесил трубку и вышел из кабины. Мои телохранители посадили меня в лифт и привели не в палату, где я до этого лежал, а в какую-то комнату с плотно завешенными окнами, разрешили лечь на койку и принялись по очереди допрашивать. Диалог был настолько скучным и нудным, что передавать его нет смысла, тем более, что часто я просто не слушал полицейских.

Около полуночи в комнате появился помощник шерифа, лейтенант Бастиан, высокий, с коротко подстриженными седеющими волосами и вертикальными, похожими на шрамы морщинами. Он подошел ко мне и хмуро проговорил:

— Доктор Мэрфи утверждает, что вы недовольны тем, как выполняются законы в нашем графстве.

— У меня есть все основания утверждать, что это именно так.

— Видите ли, мы испытываем большие трудности с подбором работников. Никто не хочет идти в полицию на то жалованье, которое нам платит городское начальство. Чернорабочие получают больше, а ведь работа у нас каторжная.

— Поэтому-то ваши люди и не упускают случая сунуть руку в карман ближнего!

— Вы о чем?

— О том, что у меня исчез бумажник с деньгами и документами.

Лицо Бастиана помрачнело еще больше. Он молча вышел, и я услышал, как в соседней комнате он злым шепотом выговаривает кому-то. Через минуту он вернулся и вручил мне бумажник.

— Документы потребовались для установления вашей личности. Власти Лос-Анджелеса дали о вас хороший отзыв. Извините, если с вами обошлись тут не вполне тактично.

— Пустяки. Мне не привыкать к хамскому обращению…

— Послушайте, я же извинился! — сердито заявил Бастиан и сухим тоном начал задавать вопросы о миссис Браун и о причинах моего интереса к ней. Когда я объяснил, что не могу говорить без разрешения клиента, он перешел на фигуру Брауна, потребовал охарактеризовать его внешность, описать его машину и т. д.

Я плохо помнил, что произошло непосредственно перед выстрелом и сразу после него, но все же попытался выжать из себя хоть что-нибудь. Браун был человеком выше среднего роста, физически сильным, с грубым, хрипловатым голосом и массивным подбородком; на нем был темно-серый или синий пиджак и широкополая шляпа, глубоко надвинутая на лоб; приезжал он на сером или желтовато-коричневом седане с двумя дверцами, вероятно, «форде», какие были в моде лет восемь назад.

В свою очередь Бастиан сообщил, что, по словам жильцов мотеля, на машине был номерной знак, выданный в штате Айдахо, и Станислаус сейчас всячески изворачивается, пытаясь объяснить, почему он не записал этот номер. Кажется, лейтенант рассчитывал, что в обмен на его информацию я расскажу ему то, о чем пока должен был молчать, но в конце концов махнул рукой и согласился подождать до утра.

Я с радостью приветствовал наступление утра, хотя все еще страдал от боли в голове. Вот уже сутки я ничего не ел, если не считать бутерброда миссис Перес, и потому теплый кофе за завтраком и крутые яйца показались мне прямо-таки пищей богов.

Я уже приканчивал завтрак, когда в комнату, задыхаясь от быстрой ходьбы, ввалился доктор Спонти. На его полном лице проглядывали следы плохо проведенной ночи. Его холодная рука напомнила мне о мертвой женщине, и я невольно выпустил ее.

— Я удивлен, доктор Спонти. Как вы узнали, что я тут?

— Несколько необычным путем. Среди ночи мне позвонил некий лейтенант Бастиан. Наверное, на глаза ему попался чек, который я вам вчера вручил. Лейтенант буквально замучил меня вопросами.

— Обо мне?

— Вообще обо всем, что произошло.

— Вы рассказали ему о Томе Хиллмане?

— А что мне оставалось делать? — Спонти потрогал свежий порез на губе — видимо, он очень спешил, когда брился. — В пригороде Приморский убита женщина. Как честный человек, я считал своим долгом сообщить властям все, что знаю.

— И о требовании выкупа за Тома тоже сообщили?

— Естественно. Лейтенант Бастиан нашел мое сообщение исключительно важным, поблагодарил меня и обещал, что наше заведение не будет упоминаться в прессе.

— Самое главное для вас!

— Не спорю. Школа для меня — источник существования.

Вот так получилось, к большой моей досаде, что я напрасно столь героически соблюдал обет молчания. Теперь мне нечего было ставить на кон, чтобы поторговаться с Бастианом. Вместе с тем я испытывал облегчение при мысли, что история с Томом стала известна полиции, поскольку вето Хиллмана сильно осложняло мне работу.

— А что мистер Хиллман?

— Позвонил мне сегодня чуть свет. О сыне по-прежнему никаких вестей. — Спонти уставился на меня мрачным взглядом. — Родители Тома дошли до предела отчаяния, и мистер Хиллман сказал мне нечто такое, о чем ему, несомненно, придется потом пожалеть.

— Он все еще возлагает на вас вину за похищение сына?

— В том-то и дело. И за это, и за то, что я привлек к расследованию вас. Кажется, он склонен считать, что вы… гм… подвели его.

— Это почему же? Потому, что я проник в мотель и едва не поплатился жизнью?

По мнению мистера Хиллмана, вы вспугнули похитителей и тем самым помешали им вернуть Тома. Боюсь, мистер Арчер. что отныне он не захочет иметь с вами никаких дел.

— Как и вы?

Спонти развел руками:

— Надеюсь, вы понимаете, какое давление мне приходится испытывать? Я же вынужден выполнять все прихоти мистера Хиллмана.

— Еще бы!

— Кстати, я не собираюсь требовать ни цента из полученного вами гонорара в двести пятьдесят долларов, хотя, — он взглянул на часы, — хотя вы работали на меня меньше суток… Ну что ж, мне надо бежать.

Он поднялся и направился к двери.

— Правильно, убирайтесь к черту! — крикнул я.

Спонти просунул голову в дверь:

— А вот теперь я, пожалуй, передумаю и аннулирую чек.

Я сделал неприличный жест, демонстрируя, как распоряжусь его чеком, и багровое от ярости лицо Спонти немедленно исчезло.

Я бросился на койку, чтобы в одиночестве насладиться своей злостью и на Спонти и на самого себя за вторичный визит в мотель, чего, несомненно, не следовало делать.

В комнату заглянула няня, унесла посуду от завтрака, а позже пришел врач. Он ощупал мой череп, посветил в глаза фонариком и, высказав предположение, что у меня небольшое сотрясение мозга, успокоил: дескать, на белом свете немало людей с такими же мозгами и ничего, процветают…