Гилберт Честертон - Смерть и воскрешение патера Брауна (сборник)

К его удивлению, развалившаяся в кресле фигура будто пробудилась ото сна и резко вскочила.

– Вы правы! Правы! – закричал Элмер с неожиданным оживлением. – И негодяи сами убедятся, что я не так уж беспомощен, не так безнадежно настроен, пожалуй, у меня больше и надежд, и средств защиты, чем вы думаете.

Он стоял, засунув руки в карманы, и, нахмурившись, смотрел сверху вниз на своего собеседника, которому вдруг пришло в голову, не повредился ли в уме этот человек, живущий в непрестанном страхе. Но, когда Элмер вновь заговорил, голос его звучал совсем спокойно.

– Мои несчастные братья погибли, на мой взгляд, потому, что пользовались неподходящим оружием. Филипп всегда имел при себе револьвер, и смерть его объяснили самоубийством. Стивен прибегал к полицейской охране, но в то же время боялся быть смешным и потому не стал тащить агента полиции вслед за собой на помост, на который поднялся на одну минуту. Оба они были скептиками – сказалась реакция на тот мистицизм, которому предался мой отец в последние дни своей жизни. Но я знаю, они не понимали отца. Правда, изучая магию, он в конце концов попал под влияние черной магии негодяя Стрейка. Но братья ошиблись в выборе противоядия. Противоядие против черной магии – не грубый материализм, не суетная мудрость, а… белая магия!

– Все дело в том, – заметил патер Браун, – что именно вы понимаете под белой магией.

– Магию серебра, – пояснил таинственным шепотом его собеседник и добавил, помолчав: – Знаете, что я называю серебряной магией? Одну минуту…

Он распахнул дверь с красными стеклами и вышел. Дом был не так велик, как предполагал патер Браун: дверь вела не во внутренние комнаты, а в коридор, в конце которого видна была другая дверь, выходившая в сад. По одну сторону коридора была еще дверь. «Наверно, в спальню, – подумал священник, – оттуда он и выскочил в халате». Далее по эту сторону коридора не было ничего, кроме обыкновенной вешалки, на которой, как на всякой вешалке, висели в беспорядке старые шляпы, пальто, плащи. Зато у противоположной стены стоял буфет темного дуба, инкрустированный старым серебром, а над ним было развешано старинное оружие. У этого буфета и остановился Арнольд Элмер, глядя на длинный старомодный пистолет с дулом в виде колокольчика.

Дверь в конце коридора была чуть приоткрыта, в щель пробивалась полоса света. Патер Браун всегда безошибочно угадывал, что происходит в природе. Он сразу понял, почему так необычайно ярка эта полоса. Случилось то, что он предсказывал, когда подходил к дому. Он пробежал мимо немало удивленного хозяина и распахнул дверь. Сверкающая белизна ослепила его. Все склоны холма подернулись той бледностью, в которой есть что-то и старческое, и невинное.

– Вот вам и белая магия! – весело воскликнул патер Браун. Вернувшись в холл, он прошептал: – Да и магия серебра тоже!

В самом деле, белое сияние играло отблесками на серебре и старой стали пожелтевшего оружия, окружало серебристо-огненным венчиком взлохмаченную голову задумавшегося Элмера. Лицо его оставалось в тени, в руке он держал заморского вида пистолет.

– Знаете, почему я выбрал этот старый мушкет? – спросил он. – Оттого, что его можно заряжать вот такой пулей!

Он вынул из ящика буфета маленькую лжицу [14]и с усилием отломал крошечную фигурку апостола.

– Вернемся в комнату, – добавил он.

– Случалось вам читать о смерти Денди? – спросил Элмер, когда они снова уселись. – Помните Грэхема из Клэверхауза, того, что преследовал пресвитериан в Шотландии и скакал на черной лошади, которой не страшны были никакие пропасти? Помните, что его могла взять лишь серебряная пуля, потому что он продал душу черту? В одном отношении с вами, пожалуй, приятно иметь дело: вы достаточно сведущи, чтобы верить в черта.

– О да! – согласился патер Браун. – Я верю в черта. Но зато я не верю в Денди. По крайней мере в Денди из пресвитерианской легенды с его кошмарным концом. Джон Грэхем был просто солдатом семнадцатого столетия и лучше многих других. Если он и преследовал кого-нибудь, то только потому, что такова была его профессия – профессия драгуна, а не дракона. Судя же по моему опыту, черту душу продают вовсе не такие бахвалы и вояки. Те поклонники его, каких я знавал, были люди совсем иного сорта. Не касаясь имен, которые могли бы ввести в смущение, упомяну лишь о современнике Денди. Слышали вы о Дэлримпле из Стейра?

– Нет, – мрачно уронил Элмер.

– Во всяком случае, вы слышали о том, что он совершил, – продолжал патер Браун. – И это было хуже всего, что когда-либо сделал Денди. Он устроил избиение в Гленкоу. Человек он был ученый, сведущий юрист, государственный муж с очень широкими взглядами в своей области, притом тихий человек, с лицом тонким и умным. Вот такие-то люди и продают душу черту.

Элмер подскочил на месте и с энтузиазмом закивал головой.

– Клянусь богом, вы правы! – крикнул он. – Тонкое умное лицо! У Джона Стрейка именно такое лицо!

Тут он поднялся и некоторое время сосредоточенно всматривался в патера Брауна.

– Если вы немного подождете меня здесь, я покажу вам кое-что, – сказал он наконец.

С этими словами Элмер вышел снова в среднюю дверь, прикрыв ее за собой. «Направился, вероятно, к старому буфету или к себе в спальню», – подумал патер Браун.

Он не вставал с места и рассеянно смотрел на ковер, на который сквозь стекла двери падал бледный красноватый отсвет. На миг он принял было ярко-рубиновый оттенок, но потом снова потускнел, будто солнце то выглянуло из-за тучи, то спряталось вновь. В комнате было тихо, только рыбки плавали взад-вперед в своей зеленой чаше.

Патер Браун напряженно думал. Через минуту или две он поднялся, бесшумно скользнул к телефону, помещавшемуся в углублении за занавеской, и вызвал доктора Война по месту его службы. «Хотел бы сообщить вам кое-что по делу Элмера, – тихо сказал он. – История любопытная. На вашем месте я немедленно отправил бы сюда человек пять-шесть, с тем чтобы они окружили дом». После этого священник вернулся на прежнее место и уселся, уставившись на темный ковер, который снова подернулся ярким кроваво-алым отблеском. Этот просачивающийся сквозь стекла свет навел его на мысль о зарождении дня, предшествовавшем появлению красок, и обо всем таинственном, символом чему являются окна и двери, то закрывающиеся, то распахивающиеся.

Тут нечеловеческий вопль донесся из-за закрытых дверей, и почти в тот же миг раздался выстрел. Не успели раскаты его замереть, как дверь распахнулась, и в комнату, шатаясь, вбежал хозяин дома, в разорванном у ворота халате, с дымящимся пистолетом в руке. Он не то дрожал с головы до ног, не то трясся от хохота, неестественного при данных обстоятельствах.