Лидия Гинзбург - Агентство Пинкертона [Сборник]

— О, — сказал Крейн, — но что же остается мистеру Пинкертону?

— Остаются сенаторы Соединенных штатов, архимиллиардеры, архиепископы, иностранные коронованные особы и международные авантюристки. М-р Пинкертон иногда просто лишен возможности отказать этим лицам в свидании.

— Иностранные… коронованные… особы, — повторял Крейн. — Правда ли, сэр, что однажды мистер Нат Пинкертон нашел утерянную корону испанского короля?

— Разумеется, нашел. — Сайлас строго посмотрел на Крейна. — К сожалению, бывают случаи , когда короли так основательно теряют свою корону, что им не в силах помочь… даже наше агентство. Впрочем, таких королей мистер Вильям Пинкертон не принимает лично.

Они разговаривали на ходу, и Крейн поднимался вслед за Сайласом по широкой внутренней лестнице.

— Я хотел бы увидеть иностранного короля или архимиллиардера, — задумчиво сказал Крейн.

— Это трудно. — Посетителей высшей марки доставляют в исполнительный отдел при помощи специального тайного лифта. Обыкновенно клиенты ожидают своей очереди в музее.

— В музее?

— Да, в музее.

— В каком… музее, сэр?

— В музее Ната Пинкертона, дорогой коллега, куда вы как раз вступаете в настоящий момент.

И в самом деле, они уже стояли на верхней площадке и Сайлас распахнул перед Крейном большую причудливую дверь так поспешно, что тот едва успел прочитать надпись, выгравированную на мраморной доске золотыми буквами:

МУЗЕЙ ПАМЯТИ

КОРОЛЯ сыщиков

и

ДОРОГОГО ОТЦА АЛЛАНА НАТА ПИНКЕРТОНА

(1825–1884)

Здесь ничто не напоминало о коммерческом холоде, о прямых линиях и ровных поверхностях. Напротив того, огромный зал музея служил местом встречи неслыханных архитектурных противоречий. Стройные мраморные колонны, как будто сбежавшие с римского портика, поддерживали готические своды. Вдоль границы сводов и стен карнизы рококо расцветали крупными золотыми завитками. И вместе с завитками, казалось, расцветало и пробивалось наружу все мечтательное и нежное, что таилось в душе деловитых владельцев Чикагской областной конторы.

Против главного входа, между колоннами и под завитками, был вделан в стену гигантский портрет мужчины лет сорока, во фраке, сшитом по моде семидесятых годов, и в белом галстуке. Высокий лоб без морщин, круто подстриженные виски, холодные серые глаза, большой прямой нос, большой рот с слегка опущенными углами и четырехугольный подбородок. Мужчина был американцем; американцем в идеале; американцем, какого только может создать воображение; пределом американизма, к которому стремится Америка. Над его правым плечом, мощным плечом гимнаста и атлета, парило какое-то эфемерное существо в непрочных одеждах, осеняя голову стопроцентного американца лавровым венком. Мужчина во фраке опирался левой рукой на низкую колонну. На колонне лежали перчатки для бокса, черная полумаска и длинный револьвер системы Кольта.

Великий сыщик! Великий сыщик! Великий сыщик!

Крейн смотрел не отрываясь. Даниэль Сайлас заговорил ровным голосом:

— Ничто не могло остановить мистера Роберта и мистера Вильяма Пинкертона в их стремлении увековечить священную для них память отца. Обратите внимание на эти колонны и арки. Здесь все решительно напоминает храм, за исключением двух-трех гарнитуров мягкой мебели, предназначенных для посетителей, ожидающих приема. Да вот как раз…

С голубого пышного дивана сорвалась небольшая женщина под темной вуалью и почти подбежала к вошедшим.

— Ах, наконец-то, наконец-то! Я жду так долго… Мне так нужно видеть кого-нибудь… кого-нибудь из самых главных сыщиков.

Наряд посетительницы несомненно вышел из рук первоклассного портного; мех, покрывавший ее плечи, мог быть оценен примерно в две тысячи двести долларов. Д. Сайлас мысленно произвел подсчет и поклонился как раз с той степенью почтительности, какая по правилам агентства соответствовала цене наряда + цена меха + приблизительная цена прекрасного изумруда на правой руке посетительницы (неснятая перчатка мешала установить стоимость левой руки).

— Сударыня, мне очень жаль, но в данном случае я бессилен. Сегодня администрация отсутствует.

— Но почему же, почему же? — нервно твердила дама.

— Сударыня, — сказал Сайлас торжественно, — сегодня день рождения принципалов, — мистер Вильям и мистер Роберт — близнецы. Старший персонал имеет честь находиться на парадном приеме у мистера Вильяма Пинкертона, который принимает поздравления за себя и за брата, пребывающего в Нью-Йорке.

— Ах, они близнецы, — сказала дама рассеянно, — какое поразительное совпадение!

— Сударыня, — возразил Сайлас, несколько уязвленный, — твердые семейные устои и взаимная родственная привязанность, всегда отличавшая членов семьи Пинкертон, конечно, найдут отклик в вашем сердце. Впрочем, от принципала м-р Бангс, вероятно, заедет в контору. Разрешите тем временем приступить к демонстрации поразительных экспонатов нашего музея?

Дама вдруг откинула вуаль, и Крейн увидел узкое лицо с большими взволнованными глазами.

— Ах, да, да, да… это тоже так интересно. Так м-р Бангс должен вернуться?

— Я полагаю, сударыня. Итак, любящая рука собрала здесь все, что может осветить деятельность этого самоотверженного человека и его ближайших последователей. Прошу вас, сударыня, пройти прямо в глубину зала. В небольших стеклянных витринах, расположенных под самым портретом, выставлены личные вещи покойного мистера Пинкертона: его фрачный жилет, его цилиндр, который злодей Бризам — Укротитель львов — прострелил как раз в тот момент, когда великий сыщик готовился защелкнуть наручники. Здесь же вы можете увидеть его любимую полумаску. От долгого употребления бархат сильно истрепался, но Нат Пинкертон упорно отказывался заменить ее новой;

— Мистер Нат Пинкертон всегда ходил в маске?

— Нет, не всегда, конечно. Маска — это в некотором роде символ. Наши агенты до сих пор надевают в торжественных случаях полную парадную форму, состоящую из фрака, белого жилета, белых перчаток, цилиндра, плаща, полумаски и туфель на резиновой подошве. Наш агент, сударыня, — джентльмен, который может быть принят в лучшем обществе.

— Да. Но только… зачем же на резиновой подошве?

— Для бесшумности, сударыня. Резиновая подошва символизирует бдительность сыщика, крадущегося по следам порока… У стены направо вы найдете разные системы револьверов, карманных электрических фонарей, коротких резиновых дубинок (для ношения под бортом фрака), маленьких кинжалов индийского и малайского образца и наручников. Вы можете проследить эволюцию дубинок и наручников со времен великого сыщика и до наших дней; в наручниках (в дружеском кругу мы называем их просто «браслетами») усовершенствования коснулись главным образом механических затворов. Тут же стоит модель знаменитой «Энигмы», шифровальной машины доктора Шер-биуса, приводящейся в движение электричеством. С помощью этой машины можно применить двадцать два миллиарда различных шифрованных ключей и составить шестьсот тысяч переменных алфавитов. Великий сыщик, со свойственной ему чуткостью, первый откликнулся на изобретение немецкого ученого и при этом, как говорят, заметил: «Если слова существуют для того, чтобы скрывать мысли, то буквы существуют, чтобы скрывать слова». Сотрудники сыскной и тайной полиции, сударыня, проводят долгие часы в созерцании наших экспонатов. Вас, однако, я не решусь утруждать техническими подробностями, тем более что назначение некоторых предметов вообще не может быть разъяснено женщине высшего круга. Прошу вас пройти за арку прямо в библиографическое отделение музея.