Ипполит Рапгоф - Тайны японского двора. Том 2

На берегу его поджидали двое чейтов, которые были избраны для содействия плану захвата барона.

Возвращаясь после раута у магараджи Ташидцу, Хризанта долгое время не могла уснуть.

Слова Дзук-Чея не давали ей покоя. Глава гродзуков сказал ей такие вещи, от которых она не могла опомниться.

Мысль, что любимый ею человек находится в такой опасности, приводила ее в ужас. Но еще более ее озадачило, что магараджа, дорогой и добрый магараджа, который к ней всегда относился с отеческой заботливостью, в данном случае являлся не только соучастником, но даже инициатором предстоящего несчастья.

В комнате Хризанты царил полумрак. Тешана с шелковой подушкой, роскошное тигровое покрывало, сотканное из целого ряда самых разнородных цветов, лежало отброшенным.

Принцесса отослала услужливых мусме, так как хотела остаться одна со своими мыслями.

Она подошла к окну, выходящему на длинную аллею камфарных дерев. Чудная луна озаряла, волшебный ландшафт.

Царила мертвая тишина.

Хризанта последнее время сторонилась родителей. Она изредка навещала больного отца, но вид этого страдальца каждый раз расстраивал ее. Она хорошо сознавала, что является виновницей его болезни.

За последнее время ее преследовали страшные сны. Однажды она даже громко закричала.

На крик ее прибежали мусме; но она их сейчас же услала, не желая обращать внимание дворцовой прислуги на те галлюцинации, которые преследовали ее вот уже несколько дней.

Тень покойного брата являлась к ней неоднократно, вдобавок в том самом серебряном кимоно, в котором она его видела на траурном кресле в кумирне парижского посольства.

Она даже как бы вдыхала удушливый запах белых лилий и жасмина, и Хризанта снова переживала те грустные минуты, когда она припала на колени, чтобы проститься с трупом.

Затем она видела того же брата в элегантном фраке, с орденом Хризантемы на груди. Его лицо сияло неземной радостью и он говорил с ней ласково и нежно. Но она его страшилась и в ужасе бежала по какому-то парку и там нашла ту чудную беседку, где она впервые ощущала ласки любви, — объятия барона…

Он тут… Он снова ожидает дорогую Хризанту… Но он молчит, и лицо барона такое бледное, изможденное и грустное.

Затем все вдруг исчезает, и она видит бурную морскую стихию. Она снова на «Виктории». Корабль рассекает бурные волны… Но его преследуют… Раздаются выстрелы… Кругом трупы…

Снова штиль, — и барон около нее. Она радостно бросается в его объятия… и просыпается.

Хризанта после этого сна стала еще более задумчивой.

Ее мистическая натура искала в каждом сне какое-нибудь предзнаменование. Она просматривала всевозможные толкователи, обращалась к старушкам и приживалкам.

Но все толкования ее не удовлетворяли. Ее мучили предчувствия.

Слова Дзук-Чея как бы подтверждали ее опасения.

Теперь она твердо решила, что барон, вероятно, не избегнет смерти и что душителям, вероятно, удастся похитить его и принести в жертву богине Смерти.

Но Хризанта знала также, со слов своей матери, что она очень нравится главе гродзуков и что Дзук-Чей в беседе с принцессой Мароу довольно прозрачно намекал на желание сделать предложение Хри-занте.

— Я вас люблю, — говорил ей так недавно Дзук-Чей, и эти слова все еще продолжали звучать в ее ушах.

Она их так недавно слышала из уст любимого барона, но тогда эти слова как-то звучали совсем иначе.

Женский инстинкт ей подсказывал, что любовь главы гродзуков в деле спасения барона может сыграть благодетельную роль.

Ночная тишина и влажность благотворно подействовали на утомленную Хризанту. Она решила отыскать Дзук-Чея, чтобы еще раз переговорить с ним о спасении барона.

Впрочем, принцесса знала, что дворцовая прислуга и шпионы зорко следят за каждым ее шагом. Она боялась дискредитировать Дзук-Чея или поставить его в ложное положение. Но видеть и переговорить с ним она находила чрезвычайно нужным и безотлагательным.

Долго она в раздумье простояла у окна. Уже занялись первые признаки зари, когда она наконец уснула.

Отсутствие какой бы то ни было вести от барона приводило Хри-занту уже с утра в грустное настроение; слова Джук-Чея запечатлелись в ее памяти и воображение юной влюбленной и разлученной женщины взяло вверх над благоразумием спокойного рассудка.

Сон Хризанты был беспокойный, сопровождаемый страхом каких-то преследований и ужасов воображений.

Чего, чего она только не передумала. Барон к ней являлся во сне то в роди бонзы в храме Азакуза, то замаскированный манчжуром, а всего чаще она себя видела совместно с бароном в Булонском лесу в Париже…

Чары первой взаимной и пламенной любви в воображении молодой женщины всегда оставляют глубокий неизгладимый след; он разве только изглаживается последующими более еще пламенными очарованиями. Вое прошлое, приятное в настоящем и будущем, кажется значительно краше, чем оно было в действительности. Это тот же обман зрения, благодаря которому обыденный ландшафт на картине кажется зачастую интереснее самой действительности. В уменьшенном и туманном виде, наша память восстановляет лишь те очертания и ощущения, которые мы желаем воскрешать в ней.

Неровности, шероховатости линий и душевных движений отступают на второй план и исчезают как бы в дымке забвений.

Воображения влюбленной натуры идеализируют действительность и чем чаще бывает разлука, тем более крепнет чувство любви и желания.

Хризанта переживала все это с замечательным стоицизмом. Ведь она не могла даже заикнуться с кем бы то ни было о переживаемых нравственных мучениях. Ёй так хотелось что-нибудь узнать о бароне, но она боялась погубить его малейшей неосторожностью. Хризанта после раута всей душой рвалась к Джук-Чею, но было очень неудобно, не нарушая приличия, явиться ночью к голове гродзуков, минуя дворцовую стражу, которая так хорошо знает в лицо молодую принцессу. Впервые у нее явилась мысль написать письмо барону.

Но как его передать? Вот задача, которая ей казалась неразрешимой. Тем не менее, она села за свой маленький письменный столик и задумчиво стала выбирать бумагу для намеченного письма.

Перебирая бумаги, она наткнулась на забытые письма былого флирта.

Каким странным чувством отдавало от этих красиво нанесенных тушью знаков! Она перечитывала пламенные строки юных гвардейцев с таким чувством, как будто они были адресованы к какому-нибудь постороннему лицу. Лишь изредка ее охватывало наплывом воспоминаний и яркий румянец показывался на ее щеках.

Письма за письмами прочитывались ею и в ее воображении воскрешались забытые увлечения, таинственные свидания и резкие немотивированные разрывы недавних еще отношений.