Ипполит Рапгоф - Тайны японского двора. Том 2

— Да говорят вам, ничего не знаю.

Камердинер и старуха молча пошли в свою комнату.

Навстречу им попался сын истопника, мальчик лет одиннадцати, Альфред.

— Ну, что поделываешь, Альфред? Что папа? — спросил камердинер.

— А вот смотрел, как корзину выносили из коридора.

— Какую корзину? — удивленно спросила старушка.

— Какую, не знаю. Наверно, с бельем или с посудой. Доктор все кричал: осторожней, осторожней.

— Доктор?

— Да.

— А ты как все это видел?

— Да я спрятался за портьерой.

Камердинер и старуха молча подошли еще раз к комнате принцессы и взглянули в замочную скважину.

Но было поздно. Сумерки лишали возможности рассмотреть, что там делается.

— Очевидно, принцессу увезли. Это ужасно, ужасно! — сказал камердинер.

С минуту старуха стояла у дверей в глубоком раздумье, но затем решительной поступью вышла на улицу.

У подъезда стоял швейцар и балагурил с какой-то цветочницей.

Увидев камердинершу, он обернулся в ее сторону.

— Ты чего? Куда? — спросил он.

— А тебе-то что? — резко оборвала его старуха.

— Грустную весть принесу я бедному барону, — думала она про себя, направляясь на улицу Риволи.

Барон действительно был ошеломлен принесенным известием.

Он не ожидал такой развязки.

Видя охватившее барона волнение, старуха просила не выдавать ее.

— Вот вам двести франков за услугу, а вот двести франков на расходы.

Старуха удивленно глядела на кредитные бумажки.

— Берите, берите. Это — вам. Я вам очень благодарен за ваше доброе намерение.

Старушка, отвесив низкий поклон, вышла из номера.

Несмотря на раннее время, авеню Марсо была запружена любопытными, пожелавшими взглянуть на редкое зрелище — японские похороны.

Дорога, по которой должен был следовать траурный кортеж, была покрыта ковром из ельника и мирта.

Впереди показался бонза в парчовом белом одеянии. За ним на особых носилках несли малое изображение Будды.

Четыре носильщика, придерживающие шесты носилок, были одеты в черную парчу с серебряными блестками и в соломенных сандалиях с серебряными украшениями.

Вслед за Буддой с обнаженной головой шли двенадцать мальчиков, церковных служек, среди которых многие были чистокровные французы.

Мальчики были в белых балахончиках, походивших на японские кимоно.

Но вот из огромного подъезда вынесли какой-то странный предмет.

То был резной из черного дерева домик, который несли восемь человек.

Впереди домика было вырублено окно, в которое вставлены были зеркальный стекла.

То было погребальное кресло или, вернее, футляр-гроб с траурным креслом.

Принц сидел в кресле, так как но обряду шинтоистов человек должен быть похоронен в той же самой позе, в какой он находится в чреве матери.

Носильщики этого оригинального катафалка были одеты в черные кимоно.

За телом принца шел японский посол, рядом с ним французский министр иностранных дел.

На некотором расстоянии от него следовали представители дипломатического корпуса и некоторые члены французского министерства.

Затем двигалась пестрая толпа китайцев, японцев и просто любопытных.

Камло [3] Иначе камелоты, разносчики газет, от фр. camelot (Прим. изд.). , не стесняясь торжественностью минуты, врывались в толпу, следующую за телом, и предлагали описание дуэли, на которой был убит принц.

Когда траурный кортеж добрался до кладбища Реге Lachaise, послышался монотонный звон, извещавший о новом покойнике.

В конце нового кладбища была уготовлена могила для вечного упокоения усопшего.

Палки носилок были вывинчены и на длинных полотенцах, подложенных под своеобразный домик, тело принца было опущено на значительную глубину.

Японцы-кавасы принялись руками забрасывать могилу землей.

В это время вокруг могилы с неимоверной быстротой вырос огромный костер.

Пламя должно было выражать радость о том, что принц соединяется с своими великими предками.

Оглашая воздух грустным пением, бонза обошел могилу. Его примеру последовали служки в черных масках.

Шаги стали учащаться и перешли в пляску.

На свежей могиле вырос маленький холм.

Ошеломленный ужасным известием, барон тотчас кинулся на набережную Орсе.

На его счастье, Канецкий оказался дома.

Рассказав в кратких чертах все происшествие, барон высказал предположение, что принцесса отправлена в Тулон.

— Я бы сейчас обо всем этом заявил префекту и одновременно газетам, — промолвил Канецкий.

— Нет, дорогой, я предпочитаю оставить их всех в полном неведении, — возразил барон.

— Так ты едешь вслед за принцессой?

— Конечно, я полагаю, что и ты на моем месте сделал бы то же самое.

— Желаю тебе полного успеха. Деньги есть?

— Есть пятьдесят тысяч франков, а этого хватит. Ну, а если не хватить, то дядя переведет мне из Померании требуемую сумму.

— Они, очевидно, выехали в Тулон с почтовым, в семь часов.

— Ну, а я выеду в десять с половиной с поездом-гармония.

— Я тебя пойду провожать.

— Нет, уж это, пожалуй, при всем желании видеть тебя, я должен отклонить.

Канецкий трижды перекрестил барона, пожелав ему еще раз полного успеха.

— Не ленись, пиши, — крикнул ему Канецкий вслед.

Но барон только махнул рукой. Он торопился заехать в гостиницу и захватить свой багаж.

— Как бы мне только не опоздать, — тревожился барон.

Ровно в десять с половиной часов барон уже сидел в своем купе.

Все его мечты, помыслы и стремления были там, где-то далеко, на берегах Средиземного моря, где громадные пассажирские пароходы англо-японской компании поджидали своих туристов.

Сердце барона учащенно билось.

Пережитые волнения наложили свою печать на прежде столь беспечное настроение этого жизнерадостного человека.

Когда барон садился в вагон на дебаркадере Лионского вокзала, за ним следили два скромно одетых брюнета. Они стояли в разных концах платформы, в стороне от сильного движения.

Поезд ушел и немедленно эти два незнакомца вышли на середину платформы,

Они о чем-то говорили, а затем прошли в ярко освещенное бюро телеграфа.

Барон, сидя в своем комфортабельном купе, и не подозревал, что за ним следили японские шпионы.

Он в душе радовался тому, что незаметно, как ему казалось, проник на Лионский вокзал.

Какие-нибудь два часа разделяли его от принцессы, а между тем она казалась ему каким-то недосягаемым фантомом.

«Сколько бы я дал за то, чтобы предшествовавший поезд где-нибудь был бы задержан каким-нибудь неожиданным обстоятельством», — думал барон.

Наступала ночь.

Поезд мчался среди темных равнин.

Но вот пейзаж изменился. Равнину сменили горы и туннели.