Дик Фрэнсис - Отражение

Я начал читать второе письмо:　

«Уважаемый Элджин Яксли!　

Уверен, что вас заинтересует фотография, которую я прилагаю к данному письму. Как видите, она явно противоречит заявлению, сделанному вами под присягой во время одного судебного разбирательства. Уверен также, что члены „Жокей-клуба“ немало удивятся, когда перед ними ляжет этот снимок; то же могу сказать и о полиции, и о страховой компании. Я мог бы разослать им отпечатки, но с этим можно подождать, если вы согласитесь на мое предложение.　

Ждите звонка.　

Искренне ваш,　

Джордж Миллейс».　

В следующем по порядку письме Джордж, видно, решил довести дело до конца. Оно гласило:　

«Уважаемый Элджин Яксли!　

Рад сообщить, что со вчерашнего дня произошли некоторые события, о которых вам, наверное, будет интересно узнать.　

Вчера я посетил фермера, на конюшне у которого вы держали своих злополучных скакунов, и без свидетелей показал ему посланную вам фотографию. Я не скрыл от него, что, скорее всего, будет предпринято новое расследование, где выяснится степень его участия в происшедшей трагедии. Он счел возможным откликнуться на обещание сохранить наш разговор в тайне и снабдил меня увлекательнейшими подробностями дела. Оказывается, лошади живы! А тех, что в назначенном месте в назначенный день пристрелил Теренс О'Три, мой собеседник по　

нашей просьбе сам задешево купил на местном аукционе. Теренс О'Три знал о замене.　

Ваш друг фермер также подтвердил, что после того, как ветеринар сделал настоящим лошадям укол против сапа и, убедившись, что они совершенно здоровы, отбыл восвояси, вы сами приехали в деревню на автофургоне и лично проследили за тем, как их увозили.　

Он считает, что вы переправили-лошадей на Восток, где их уже ждал покупатель.　

Прилагаю фотокопию его письменного заявления.　

Вскоре я позвоню вам с конкретным предложением.　

Искренне ваш,　

Джордж Миллейс».　

Последний из пяти отпечатков отличался от остальных тем, что заявление фермера было написано от руки, по всей вероятности, карандашом, но буквы вышли того же бледно-серого цвета.　

Оно гласило:　

«Уважаемый Элджин Яксли!　

Я купил лошадей, которых застрелил Теренс О'Три, а настоящих лошадей вы увезли в автофургоне, чтобы переправить на Восток. Заплатили мне за эту услугу хорошо, я не в обиде.　

Всегда ваш,　

Дэвид Паркер».　

Я вспомнил давешнюю самодовольную ухмылку Элджина Яксли… Думал о добре и зле, и справедливости. Об Элджине Яксли — жертве Джорджа Миллейса, и о страховой компании — жертве Элджина Яксли. Думал о Теренсе О'Три, угодившем в тюрьму, и о Дэвиде Паркере, избежавшем наказания.　

И не знал, что делать.　

Оторвавшись от стула, я на негнущихся ногах вернулся в темную комнату, поместил в рамку оставшиеся негативы и через пурпурный светофильтр сделал почти белый отпечаток. На сей раз на снимке вышло уже не пять маленьких прямоугольников с серым геометрическим рисунком, а пятнадцать.　

В ужасе я включил свет, выскочил из темной комнаты и, заперев дверь, отправился на встречу с Гарольдом.　

— Ты слушаешь, что я говорю? — рявкнул Гарольд прямо мне в ухо.　

Да-да.　Что с тобой происходит?　Ничего, все в порядке.　Что-то не похоже. Ну ладно, повторю еще раз: в среду в Кемптоне ты скачешь на Коралловом Рифе.　Коралловый Риф, — прилежно повторил я. — Для Виктора Бриггса. Правильно.　Умница.　Он что-нибудь говорил о… вчерашнем?　Ничего он не говорил, — покачал головой Гарольд. — Мы с ним после скачек пропустили стаканчик. Но ты же знаешь Виктора — не захочет, так из него слова не вытянешь. Все посмеивается, не понятно, с какой радости. Ничего, пока он мне прямо не скажет, что отказывается от твоих услуг, будешь скакать на его лошадях как миленький.　

Он протянул мне стакан и банку кока-колы, себе же налил большую порцию виски.　

На этой неделе работы немного, — сказал он. — В понедельник и во вторник можешь гулять — Голыш не участвует в соревнованиях в Лисестере: захромал от местного повышения температуры. Остается Коралловый Риф в среду, Ювелир в пятницу и еще два заезда в субботу, если не будет дождя. А как у тебя с другими конюшнями?　В субботу еду в Кемптон на скачки для новичков.　Черт бы их побрал, этих новичков. Хоть прыгать-то они умеют?　

Вернувшись домой, я отпечатал все пятнадцать негативов через голубой светофильтр. Как и на предыдущих фотографиях, пурпурные пятна превратились на белом фоне в серые строчки. К счастью, только первые два письма заканчивались обещанием скорого звонка и интересного предложения. Одно из них, как я и ожидал, предназначалось счастливому любовнику. Прочитав второе, я хохотал до полного изнеможения, а отсмеявшись, подумал, что теперь готов к любым откровениям, — меня уже ничто не удивит.　

Остальные тринадцать снимков оказались своеобразной рабочей тетрадью Джорджа. Из нее я узнал, где и когда он делал свои уличающие　

фотографии, какую использовал пленку и при какой выдержке; узнал я, и в какие дни Джордж ЛЛиллейс рассылал угрозы. Ему, должно быть, казалось проще и безопаснее хранить взрывоопасный материал в такой форме — не держать же на столе среди бумаг, вдруг кто-нибудь увидит. Записи были чрезвычайно интересны как комментарий к фотографиям и письмам, но ни одна не объясняла, что за предложение делал Джордж своим жертвам и какие суммы ему удавалось извлечь. Я не обнаружил ничего: ни　

названия банка, ни номера счета. Джордж мог хотя бы намекнуть на тайник, где прятал деньги, но, видно, оставался скрытным даже наедине с собой.　

В тот день я лег поздно и долго не мог заснуть. Утром мне нужно было позвонить в несколько мест. Сперва я набрал номер журнала «Лошадь и Собака», с главным редактором которого был знаком, и, объяснив ситуацию, попросил его поместить фотографию Аманды в ближайшем номере. Он посоветовал привезти снимок в редакцию сегодня же утром, если задержусь — будет поздно, они подписывают номер в печать в первой половине дня.　

Буду в течение часа, — пообещал я. — Оставьте место в две колонки шириной, сантиметров семь в длину, и еще на- текст — над и под фотографией… В общем, сантиметров одиннадцать. На следующей за оборотом титула странице, справа, так, чтобы бросалось в глаза.　Ну, Филип, это уж чересчур, — запротестовал было он, потом шумно вздохнул, и я понял, что он выполнит мою просьбу. — Да, кстати, Филип, вы ведь занимаетесь фотографией. Если у вас есть снимки скачек — привозите, поглядим. Мне нужны люди, не лошади. Портреты. У вас есть?　Да.　Отлично. И не тяните с этим делом. Ну, жду.　

Узнав от Мари Миллейс телефон лорда Уайта, я　

позвонил ему на виллу в Котсуолдс.　

Вы хотите поговорить со мной? — удивился Старина Сугроб. — А, собственно, о чем?　О Джордже Миллейсе.　А, фотограф. Тот, что недавно умер?