Жорж Сименон - «Дело Фершо»

— Обрати внимание, я ни о чем тебя не спрашиваю.

Жеф презирал его — Мишель был совершенно уверен.

И именно это больше всего мучило его Подобно Фершо, тот обнаружил у него неприятные черты характера. Но Фершо не демонстрировал свое презрение, а лишь становился печален.

Теперь Мишель еще лучше понял, что общего было между этими двумя людьми: оба отличались прозорливостью, холодной прозорливостью, и видели его нутро, обнаруживая вещи, которые Мишель хотел бы скрыть. И тем самым походили на его мать, которая не давала спуску, уличив сына в неблаговидных поступках.

Красный от стыда, он непременно хотел оправдаться, любой ценой завоевать уважение бывшего каторжника.

— Я уверен, вы способны хранить тайну…

— Ты так думаешь? — насмешливо спросил тот, размещая разноцветные флажки в фужерах для шампанского на полках.

— Знаете ли вы, кто такой этот, как вы его называете, старый кайман? Это Дьедонне Фершо.

На какое-то мгновение рука Жефа замерла, но ненадолго. Освободившись от трех американских флажков, он обернулся:

— Великий Фершо?

Его слова пришлись не по душе Мишелю. Величие Фершо как бы подчеркивало его собственную незначительность. Неужто его станут попрекать тем, что он дурно обошелся с таким человеком?

Жеф задумался. Мысли его витали далеко. Он словно позабыл о своем собеседнике. С его вялых губ слетело привычное для него слово:

— Вот дерьмо!

Но адресовано оно было не Мишелю, ни тем более Фершо. Даже напротив. Оно имело отношение к жизни, к судьбе.

Жеф был действительно потрясен открытием. Он машинально налил себе спиртного и залпом проглотил его, вытерев губы грязной тряпкой.

— Как же получилось, что ты с ним?

Как удалось Мишелю связать свою судьбу с великим Фершо? Вот что его интересовало.

— Я в последнее время был его секретарем во Франции. Не знаю, следили ли вы за делом?

— По газетам.

— Он ни за что не хотел уступать. Брат посоветовал ему уехать в Латинскую Америку, куда заранее перевел деньги.

Говоря так, Мишель пытался защитить себя.

— Я думаю, его гордыня…

— Ты о чем?

— Я думаю, его гордыня оказалась сильнее. Но разразилась катастрофа. Было возбуждено уголовное дело.

Брат покончил с собой. И вот однажды ночью в Дюнкерке…

— Он увез тебя с собой?

Жеф смотрел ему прямо в глаза с каким-то непонятным выражением. Похоже, в его взгляде был гнев.

— Он спросил, хочу ли я ехать с ним. Он был одинок и несчастен…

— Шутишь!

— Уверяю вас. Конечно, может показаться, что такой человек, как он… Но я знаю его, наверное, я один знаю его. Мне неизвестно, как он вел себя в Африке. Крах состарил его. Он почти умолял меня…

— Вот дерьмо! — повторил Жеф.

Ну и дерьмо же эта судьба, если она толкает такого человека, как Фершо, заискивать перед Мишелем, чтобы тот остался с ним! Жеф не стал щадить его. Он словно решил выпотрошить его до конца.

— У него еще были деньги?

Это означало, что его хотят обвинить в том, будто он последовал за патроном из корысти. Так ли все было на самом деле? Не совсем. Но ему все равно никто не поверит.

— У него осталось около пяти миллионов да бриллианты, мешочек с неограненными бриллиантами. Их украли во время переезда. Мы сели на испанское грузовое судно, направлявшееся в Карибское море. Капитан явно рылся в наших вещах. Уверен, что он…

— Во всяком случае, не ты. Дальше?

— Мы месяц прятались в Тенерифе, затем на греческом судне добрались до Рио-де-Жанейро. Как раз в тот момент начался процесс. Но судили его не за финансовые дела — таких обвинений ему не предъявляли вообще.

В суде присяжных слушалось дело об убийстве трех негров. Вы в курсе?

Жеф лишь пожал плечами. Конечно, он был в курсе!

Мог ли кто лучше него понять эту историю?

— Постепенно шумиха стихла. Враги братьев Фершо, возбудившие дело, или те, кто подталкивал колесо, добились того, чего хотели. Компании были переданы под опеку управляющего. В настоящий момент они вполне процветают. Суд присяжных, однако, не признал его права на защиту, но согласился признать смягчающие обстоятельства. Таким образом, Дьедонне Фершо приговорили заочно лишь к пяти годам каторжных работ.

На губах Жефа промелькнула улыбка. Возможно, ему вспомнилось, как он сам стоял перед судом присяжных.

— На Тенерифе мы купили подложные документы.

Отныне Фершо стал господином Луи. На его имя брат поместил крупную сумму в частном банке Монтевидео.

Вот тут-то и начались всякие неприятности.

Это было, вероятно, самое трудное время с тех пор, как Фершо бежал из Франции. В Монтевидео он думал, что без труда вступит во владение своими деньгами. Но банкиры стали чинить различные препятствия. Вмешались деловые круги. Каждый день их тешили новыми надеждами, и каждый день они сталкивались с очередными препонами.

Французское правительство не знало, где он находится, но не посчитало нужным объявить розыск. Впрочем, оно отнюдь не стремилось увидеть его снова во Франции для отбытия наказания.

— В течение многих месяцев они всячески морочили нам голову…

— Знаю я таких людей! — проворчал Жеф.

— Потом, убедившись, что Фершо стоит на своем, прибегли к другому средству.

— Еще бы!

Сделать это было нетрудно. В маленьких газетках Уругвая стали распространять слух, будто в стране скрывается осужденный французским судом человек. Два-три раза приходила полиция проверить документы обоих.

Их предупреждали. Фершо понял, что, если будет упрямиться, с ним быстро расправятся, и тогда французское правосудие будет обязано потребовать его выдачи.

Так они оказались сначала в Панаме, а потом в Колоне.

Не теряя нити разговора, Жеф лаконично спросил:

— Сколько?

— Что — сколько?

— Сколько у него осталось?

— Около миллиона. Он много потерял там. Его потрошили все — юристы, дельцы.

В кафе все стихло. Вернувшийся на кухню негр разжигал печь, и через приоткрытую дверь потянуло дымком. Машинально наполнив рюмки, Жеф подвинул одну Мишелю. Они выпили, не чокнувшись, не сказав ни слова.

— Но чего вы никогда не поймете…

Мишель снова пытался защищаться. Фершо — это Фершо, пусть так! И он необыкновенный человек, рядом с которым Жеф выглядит пигмеем.

— Я не утверждаю, что он безумен, нет…

— Продолжай.

— Но он стал настоящим маньяком. Ужасно боится оставаться один, хотя по-прежнему не терпит рядом новых лиц. Даже негру, который занимается у нас хозяйством, не разрешает ночевать в квартире. От меня требует, чтобы я был рядом с утра до вечера и с вечера до утра.

Едва я хочу выйти, как он начинает изображать сердечный приступ. Он хитер, как обезьяна. Или же заводит разговор, словно с сыном, если бы тот был у него.