Татьяна Степанова - 29 отравленных принцев

«Надо по новой допросить официантку Воробьеву и повара Сайко. И шефа их главного по кастрюлькам вызвать — Полякова, — с тоской подумал Никита, — и попытаться установить, что конкретно ел и заказывал Студнев. Возможно, яд был в блюде, которое подавали только ему одному или в его порции какого-то общего блюда. Но тогда придется открывать карты насчет яда. А это — скандал. Какой ресторан потерпит, чтобы его бездоказательно обвиняли в отравлении клиента? Хотя, почему же бездоказательно? Результаты экспертизы налицо. Но они — Потехина-хозяйка и эти повара дипломированные — все равно будут оспаривать сам факт.

Это нам ясно, что яд Студнев мог получить только за ужином в ресторане. А они как раз это и будут оспаривать с пеной у рта, потому что это вопрос их общей репутации, вопрос жизни и смерти их заведения».

Он вспомнил «Аль-Магриб». Нет, тут надо работать очень осторожно. Жаль, если этот мавританский теремок со всеми его голубями, канарейками, диванами и плошками преждевременно накроется. «Аль-Магриб», несмотря на свое непонятное экзотическое меню, Колосову нравился, и он не желал ресторану и его работникам зла. Он дочитал меню до конца, обращая теперь внимание на такие названия, как «чеснок», «перец», «душистый перец», смесь пряностей «самбаль», смесь пряностей «рас эльханнут». Эксперт Заварзина, помнится, говорила именно о специях, и с этим вопросом стоило разобраться досконально.

Отложив факс, Никита набросал для себя краткий план неотложных мероприятий по делу. Лесоповалову в нем посвящался особый раздел: Столбы должны были взять на себя изучение личности погибшего Студнева. Эта самая личность до сих пор оставалась неразъясненной, что уже начинало сильно раздражать Никиту. Для себя он записал фамилию Гусаров с пометкой «допросить обязательно». Затем подумал, вздохнул и записал: «Позвонить К. насчет информации по Берг».

План был все же каким-никаким, но официальным рабочим документом, и поэтому Никита воспользовался только инициалом. Правда, он мог ничего такого и не записывать. Мысль о том, что он позвонит Кате и это случится скоро, вот-вот, и так не давала ему покоя, наполняя сердце радостью и тревожным ожиданием.

Снова всплыли в памяти расписанные акварелью стены «Аль-Магриба». Вот бы где провести вечер. Сидеть на полосатом диване за столиком вдвоем. И чтобы кругом царила полнейшая идиллия — канарейки распевали, голубки целовались, фонтан бил-журчал, свечки горели, отражаясь огоньками в ее глазах…

Он еще не знал, как именно скажет Кате об этом, но ему очень Хотелось побыстрее воплотить свою мечту в жизнь. Это было, наверное, предчувствие. Однако Никита и представить себе не мог, какое событие заставит их с Катей очутиться в ресторане «Аль-Магриб».

Отчего так бывает — трудно сказать, но с теми, кто нам духовно близок, кто вызывает в нас самую искреннюю симпатию, мы общаемся весьма охотно, но редко. И большей частью по телефону, или по факсу, или по электронной почте. Катя знала это по себе. Анфиса Берг понравилась ей с самой первой встречи. Она была общительна, открыта, непосредственна, немножко по-женски болтлива, немножко сумбурна и рассеянна. Это было самое первое Катино о ней впечатление. Понаблюдав за новой знакомой, Катя очень быстро убедилась, что впечатление второе от Анфисы, третье, десятое будет еще лучше: Анфиса была добра и как-то по-старомодному, по-прабабушкиному романтична и восторженна. А еще она была, несомненно, талантливым художником. На той фотовыставке в Манеже, про которую Колосов так и не дослушал, четыре фотоснимка принадлежали самой Анфисе Берг.

Собственно, из-за этих фотографий они с Катей и познакомились. Катя как-то сразу выделила эти снимки и долго-долго их рассматривала. Анфиса, казалось, снимала какой-то инопланетный пейзаж на фоне заходящего неземного солнца. Но Катя сразу узнала это место. Это была Высокая Дюна на Куршской косе у поселка Рыбачий. У Кати было много причин, чтобы запомнить этот балтийский ландшафт навсегда. Под снимками она и прочла имя художника-фотографа: А; Берг, сначала подумала, что это парень — Александр, Анатолий или Андрей и, может быть, родом из Калининграда, раз так вдохновенно снимает эти места. Но приятель Сергея Мещерского, фотограф-любитель и путешественник Михайловский, сказал, что это не «бой, а сеньорита», что вместе с Анфисой Берг они когда-то в прошлом работали для Интерфакса, что Анфиса тут где-то и тусуется в компании знакомых Михайловскому журналистов и фотографов и что он ее с Катей непременно познакомит.

Так и. вышло — они познакомились, разговорились, сразу нашелся целый ворох общих тем: эти вот, так понравившиеся Кате снимки, сама Куршская коса, где Анфиса бывала часто, ища подходящую натуру, прошлогодняя ее поездка в Иерусалим и Перу с туристической группой, фотография в Целом как профессия и искусство, Катины детективы и то, что в этих романах — ложь, что намек, а что и чистая правда, выплывшая наружу при расследовании того или иного таинственного и темного преступления.

Анфиса слушала Катины детективные байки, затаив дыхание, и только восклицала: «А это как же было? А как вы догадались, что надо искать там? Что он убийца?» Катя рассматривала Анфисины фотографии с искренним восхищением и, в свою очередь, сыпала вопросами: «А как же удалось снять этот ракурс? А это освещение поймать? А настроение передать?»

Разве всего этого не было достаточно, чтобы сразу понравиться друг другу, ощутить некое родство душ, подружиться, обменяться телефонами? Они начали перезваниваться и каждый раз радовались, слыша друг друга по телефону. Но шло время, и, как это обычно бывает, звонки становились все реже и реже — от случая к случаю, от праздника к празднику, от дня рождения до дня рождения. И так продолжалось год, и другой год, пока…

Катя не знала, что ей делать. Обещая Колосову позвонить Анфисе, она думала, что все будет у них как и прежде: привет, как дела, как настроение, какие новости? А уж затем она осторожно и хитроумно наведет разговор на события в ресторане «Аль-Магриб». Но голос Анфисы по телефону — плохо узнаваемый, хриплый, безжизненный, какой-то совершенно потусторонний голос — встревожил ее до крайности. Встревожило и то, что Анфиса даже и не удивилась звонку. Она разговаривала таким тоном, что напрашивалось сразу несколько предположений — либо Анфиса серьезно больна, либо она вообще при смерти, либо сильно, безмерно страдает и ей совершенно все равно, кто ей звонит и что там болтает.

Их разговор был предельно краток, учитывая то, что прежде они с трудом укладывались в два с половиной часа. А сейчас на все Катины тревожные «Что с тобой?» и «Что случилось?» Анфиса односложно и медленно, еле-еле цедя слова, отвечала; «Ничего, все в порядке». Затем она сказала: «Катя, я…» И надолго умолкла, так что Кате пришлось снова ее окликнуть, забормотать в трубку, что ей необходимо встретиться с Анфисой, и как можно скорее, поговорить об одном важном и срочном деле.