Татьяна Степанова - 29 отравленных принцев

Глеб Потехин через все футбольное поле спешил к матери. Он был высоким, долговязым подростком. Темные от природы волосы его сейчас были выкрашены в желто-соломенный цвет. Но когда он подбежал к Потехиной, стало видно, что, несмотря на весь этот блондинистый прикид, он очень похож на мать — те же широкие скулы, тот же монгольский разрез глаз.

— Что, загонял вас тренер-то сегодня? — засмеялся Поляков, здороваясь с ним за руку. — Ничего, терпите. Красиво вратарь-то ваш мяч принимает. Это всегда так или только от своих?

— Всегда, — ответил Глеб Потехин юношеским глуховатым баском.

— Вспотел весь, совсем мокрый, майку хоть выжми! Ну, не стой так, продует, накройся полотенцем. — Потехина (она была ниже сына на целую голову) заботливо укутала его плечи в широкое махровое полотенце. — И давай-ка в душ. Мы тебя с Иваном Григорьевичем у ворот подождем.

— Я быстро, — Глеб широко улыбнулся. — Мама?

— Что?

— Ничего, так просто. Люблю тебя, соскучился, — он нагнулся и поцеловал Потехину в щеку. — Ну, я полетел в душ.

Потехина смотрела, как он «летит» к реабилитационному корпусу, где находились душевые и сауна. Потом взяла Полякова под руку, и они чинно, как супружеская пара, направились по широкой тенистой липовой аллее, ведущей от стадиона к воротам.

Была суббота. Солнечный тихий день. Катя даже представить себе не могла, сколько народа с утра отправляется в выходные за город. Подальше от задушенного гарью и дымом города.

Они с Никитой тоже ехали. Впрочем, куда несла их нелегкая утром в субботу, для Кати сначала было загадкой.

В пятницу под вечер, Колосов зашел к ней в кабинет и спросил самым равнодушным и деловым тоном:

— А что, кстати, ты делаешь завтра?

— А, кстати, твой синяк как? Ого, почти прошел, надо же, — чутко среагировала Катя, — все рассасывается когда-нибудь…

— Вот что. Есть одно дело; Хочу, чтобы завтра ты поехала со мной.

— Куда же это?

— На природу, — ответил Колосов, — мне необходимы твои личные впечатления.

— От чего? — Катя удивлялась такой потрясающей решительностй. — От шашлыков?

— Нет, на шашлыки времени не хватит. Да и не то будет настроение, — невразумительно изрек Колосов, чем привел Катю в окончательное замешательство. — Так я заеду за тобой завтра ровно в десять, договорились?

Он покинул кабинет так стремительно, что Катя не успела даже сказать: «Нет, что ты, в субботу я никак не могу!»

В пятницу совсем уж поздно вечером (точнее, в половине первого ночи) объявился наконец по телефону загулявший на черноморском курорте муж — «драгоценный B.A.». Так в домашнем лексиконе именовался Вадим Андреевич Кравченко. Он тоже был с Катей по-мужски лаконичен, но нежен: «Здоров, да здоров я! Все нормально. Купаюсь, загораю, все тик-так у нас с Серегой… Нет, это не простуда, это голос просто немного осип. От ветра, от чего же еще — тут море второй день штормит, бушует… Да нормально все, говорю! Нет, далеко не заплываю. Все хорошо, мой зайчик. И я тоже очень, очень скучаю. Моя куколка… Нет, обратный билет еще не брали. Да успеется! Звездочка моя, Катенька… Нет, ну почему же… почему это мы только водку тут глушим? Мы и сухое тоже пьем с Серегой, и белое столовое…»

Мещерский на том конце света трубку не брал, но Катя слышала его тревожные возгласы: «Поласковей! Что ты все рычишь, как медведь! Про тренажерный зал ей скажи, про спартанский образ жизни…»

Что было делать с «драгоценным» и его закадычным дружком детства? Послать им телеграммой громы и молнии? Пригрозить разводом и девичьей фамилией? Но Катя сама настояла, чтобы они с мужем ехали отдыхать в Сочи. И не его вина была в том, что его отпуск оказался гораздо длиннее Катаного. Катя смирилась, махнула на гуляк рукой. Пожелала мужу всего-всего. Сказала, что безумно скучает. Безумно ждет, орошая слезами их свадебную фотографию.

В субботу она проснулась чуть свет, лежала в постели, разглядывала косые лучи солнца, сочившиеся в щель задернутых штор, и размышляла, теряясь в догадках насчет начальника отдела убийств. У этого человека явно вырастали, оперялись орлиные крылья. И с этим невольно приходилось считаться.

Колосов пожаловал ровнехонько в десять ноль-ноль. Чинно, как жених, поднялся в квартиру, чинно позвонил, чинно поздоровался.

— Привет, завтракать будешь? — спросила Катя. — Я еще не успела собраться.

Он посмотрел на часы. Командирским или того хуже — инспекторским взглядом.

— Времени достаточно. А что у тебя на завтрак?

— Овсянка, сэр, — ответила Катя ядовито. Колосов ненавидел овсянку. Но стоически ел. Катя, в конце концов, сжалилась и сделала яичницу-глазунью.

В машине на заднем сиденье Катя обнаружила большой букет красных георгинов. Гордость не позволила сразу протянуть к ним хищную руку с возгласом: «Какие миленькие! Это мне?» Машина тронулась, а Колосов так ничего и не сказал ей насчет цветов. Катя разозлилась.

— Куда же это мы все-таки едем? — спросила она.

— На похороны, — ответил Никита, — сегодня в Пироговском хоронят Елену Воробьеву.

— И ты пригласил меня в субботу, в выходной день, на похороны?

— Катя, я не хотел тебя вчера раньше времени беспокоить. Мероприятие грустное, малоприятное, понимаю. Но мне нужно на нем побывать, самому посмотреть.

— Можно было, как всегда, послать кого-то из твоих сделать оперативную съемку.

— Да сделаем, не волнуйся… Она, эта самая Воробьева из семьи попа, понимаешь? А работала в ресторане. И сам хочу посмотреть на… Ну, в общем, кто будет на этих похоронах, что за люди, что за семья?

— А георгины, значит, на могилу? — спросила Катя, отодвигаясь от букета в хрустящем целлофане. — А я для чего тебе потребовалась?

— Я хочу, чтобы и ты составила свое мнение об этой семье.

— Не понимаю, отчего тебя так интересует эта семья. Ну и что с того, что Воробьева — дочь священника? Сама-то она не монашка!

— Зато у нее старший брат в монахи постригся — ответил Никита, — но я не только об их семье с тобой хотел посоветоваться. Я хочу твои соображения послушать по поводу фактов, которыми мы располагаем.

— Мы располагаем пока только двумя убийствами, — ответила Катя. — И следи, ради бога, за дорогой, а то ты так едешь, что нам уже дважды гаишники свистели… За эти дни что мы установили по убийству Воробьевой? Только то, что она получила тот же самый яд, что и Студнев. Получила его в соке, который мог быть как куплен ею в ближайшем магазине, так и принесен из ресторана. Фактически это мало что проясняет. Если она принесла коробку сока из ресторана, то это означает, что операция со шприцем была проделана убийцей непосредственно в «Аль-Магрибе». Если же она купила сок в магазине, то впрыснуть раствор таллиума сульфата в коробку мог тот, кто приходил к ней на квартиру. Сок она пила на завтрак в начале восьмого утра — это установлено экспертизой. Значит, эта коробка .с соком попала к ней в холодильник гораздо раньше.