Татьяна Степанова - Все оттенки черного

Секунды ожидания сочились по капле: время снова было на точке замерзания. «Девятка» опять попала в поле их зрения уже почти у самого подножия Май-горы. «Девятка» тихонько свернула на узкую лесную прогалину и… остановилась.

Мгновение все было тихо, потом из машины вышел чело век. Он обошел ее кругом, открыл багажник. Покопался в нем и что-то достал. Среди деревьев внезапно мелькнуло маленькое желтое пятно — светили карманным фонариком. Светили именно на деревья. Пятно света скользило по стволам от корней к кроне, словно ощупывало, выбирало…

Потом человек решительно шагнул к одному из деревьев. Фонарик положили в траву у корней, потому что руки человека были теперь заняты совершенно иным предметом. И когда Колосов через прибор ночного видения с трудом различил во мгле, ЧТО ЭТО БЫЛО…

Когда они с напарником, стараясь не проронить ни звука, выскочили из машины и, хоронясь за кустами, бегом приблизились к «девятке», водитель ее уже почти закончил делать то, чтотак поразило начальника отдела убийств.

В руках водителя еще секунду назад была… веревка. И теперь эта веревка с широкой скользящей петлей на одном конце свисала с ветки дерева. Водитель «девятки» осторожной вместе с тем сильно потянул за веревку, словно проверяя, надежно ли та укреплена. Затем шагнул к машине, открыл дверь со стороны пассажира и…

Смирнов, когда его вытаскивали из салона, напоминал ватное чучело. Он не сопротивлялся, даже на ногах не стоял. Его молча подтащили к дереву, приподняли, прислонили спиной к стволу. Корпусом водитель «девятки» прижимал его, чтобы он не сполз вниз. Потом дотянулся, поймал рукой веревку и… набросил на шею Смирнова петлю…

Визг тормозов. Свет фар. Хлопанье дверей. Крики, хриплые команды выскакивающих из машин сотрудников: «Ни с места! Руки за голову! Будем стрелять!» Никита Колосов никогда не думал, что ЭТО ДЕЛО ЗАКОНЧИТСЯ ВОТ ТАК. Таким красивым, без сучка, без задоринки задержанием с поличным. НЕОЖИДАННЫМ ЗАДЕРЖАНИЕМ…

Еще он никогда не думал, что ему будет так трудно в тот миг смотреть в глаза фигуранту, при первых же окриках сотрудников милиции в страхе и недоумении застывшему у этого ЧЕРТОВА ДЕРЕВА Колосов шагнул к владельцу вишневой «девятки» Александру Кузнецову, и тот… отскочив с хриплым криком от дерева, затравленно попятился в кусты. Никита едва успел подхватить сразу лишившегося опоры Смирнова, который начал сползать по стволу вниз. Сбросил с него петлю, уже медленно и неумолимо затягивающуюся под тяжестью тела. Смирнов был совершенно невменяем, от него разило спиртом как из бочки.

А его убийца…

Нет, несмотря на свой первый порыв, он не пытался бежать. Взяли его, как сыщики впоследствии говорили, «как ребенка». Взяли без пыли, без шума, без стрельбы, тихо и профессионально. А он был как глухой в тот миг — не слышал ни окриков их, ни команд.

Когда его уже быстро и молча вели к дежурной машине, Кузнецов на ходу оглянулся. Нет, не на начальника отдела убийств, не на сотрудников милиции, не на Смирнова, которого пытались привести в чувство, даже не на свою, теперь ставшую ненужной, брошенную машину, а на…

Кузнецов оглянулся куда-то назад. Смотрел в темноту на огромный, безмолвный, заслоняющий своей громадой звездное небо гигантский купол Май-горы, который сейчас словно давил на него всей своей тяжестью.

Никогда еще Катя с такой радостью не возвращалась из отпуска на работу. Честное слово, при виде мраморного строгого подъезда в родном Никитском переулке, при виде здания главка у нее даже скупая слеза навернулась: слава богу, все закончилось!

Но прошло еще немало времени, прежде чем в май-горском деле наконец была поставлена точка. Стояла уже середина октября. Казалось, после холодных свинцовых дождей, зарядивших с конца августа, лето снова хоть ненадолго, но вернулось в Москву. Солнце грело, а липы в Александровском саду были по-осеннему золотыми. И не верилось, что совсем уже скоро они сбросят и этот наряд, станут голыми, черными, а потом их опушит первый снег.

В такой вот солнечный осенний день Катя в обеденный перерыв и позвонила Никите Колосову. Им сегодня предстояло одно неотложное дело: Никита накануне сам лично просил ее, чтобы она взяла его с собой, когда поедет проведать Нину Картвели, которая находилась в роддоме. Четыре дня назад у Нины родился ребенок — девочка, вес три с половиной килограмма, прямо богатырь. Роды были тяжелыми. И Нина все еще никак не могла оправиться. В палату к ней не пускали. И Катя все предвкушала, как они вместе с начальником отдела убийств будут кричать ее имя под окнами роддома, призывая Нину выглянуть и показать им «богатыря».

Колосов вызвался ехать сам. «Пусть, пусть покричит, — думала Катя. — Хоть когда-нибудь и Никите надо привыкать к тому, что жизнь продолжается и за стенами его служебного кабинета, и Волоколамского следственного изолятора».

Как ей было доподлинно известно, в Волоколамском изоляторе все последние недели Колосов дневал и ночевал вместе со следственной бригадой областной прокуратуры и сыщиками из отдела убийств. Именно там содержали Кузнецова все месяцы предварительного следствия.

Итак, как говорят в розыске, точку в этом деле поставили. Но у Кати по-прежнему было такое чувство, что это не точка, а всего лишь многоточие, потому что результаты расследования, которые стали ей известны, объясняя многое из того, что случилось, все же не объясняли всего…

А может, и не нужно ничего было больше объяснять? В какой-то миг Кате даже так и казалось. Если быть точной — то она думала так наутро после задержания Кузнецова, о чем их с Ниной известил Колосов, приехавший на дачу прямо с места происшествия. Известие в тот миг казалось чем угодно — громом среди ясного неба, парадоксальной ошибкой, трагическим стечением обстоятельств, подлой провокацией, только не правдой, но…

Катя не могла забыть глаза Нины, когда Колосов объявил, что Александр Кузнецов задержан этой ночью при попытке убийства Смирнова, инсценированного им под самоубийство. У Кати аж ноги подкосились. И в тот миг никаких других объяснений не последовало, Никита просто не успел ничего сказать, потому что… Потому что у ворот дачи с визгом затормозила старая, хорошо знакомая Кате «Волга — „синяя ночь“ и на садовой дорожке появился, словно принц из сказки со счастливым концом, тот, чья тень незримо все эти дни витала на даче Картвели — Борис Берг, Нинин муж, и…

И Колосов быстренько-быстренько ретировался. Улетучился безо всяких объяснений — у него, мол, масса дел с «закреплением достигнутого по делу результата».

А Катя… ее бросало то в жар, то в холод. Она не находила себе места. И была чертовски зла на бедного Борьку, что его принесло с повинной к жене в такую минуту. Так некстати. Господи ты боже мой…