Татьяна Степанова - Все оттенки черного

Катя видела: приход особы мужского пола в Нинин дом он расценил… Ну, скажем, как прямой вызов собственному влиянию. Сразу же распушил хвост, став похожим на забияку-петуха. Нина неодолимо влекла его к себе. Он не мог этого уже скрыть. Не в силах был притворяться равнодушным. По тому, как он смотрел на нее через стол, и слепой бы понял, о чем он думает и что хочет.

Катя как-то странно ощущала себя в этой ситуации: ей все казалось… Нет, не то чтобы Нина Картвели была недостойна, нет, нет, она выглядела превосходно на своем седьмом месяце. Но Кате прежде казалось, что женщина в положении вызывает у мужчин — ну, скажем, сложные, смешанные чувства (яркий пример того был Константин Сорокин).

Но сейчас она так ясно читала на лице Кузнецова совсем другое: как ему нравится зга женщина, носящая под сердцем чужого ребенка. Нравится так, что трудно, почти невозможно отвести от ее лица взгляд. Нравится так, словно иные женщины даже и не существуют…

Арбузы были на редкость сладкие и спелые — азербайджанские, одним словом. Но Кузнецов их нещадно критиковал: «Нет, девчонки, это все не то. Вы испанских не ели. Размером — во, с бычью голову. А на вкус — мед! А какой там виноград в Андалузии, какие яблоки, какое вино!» Испанией, в которой ему доводилось бывать в качестве «московского торгового гостя» по делам оптовых закупок обуви и галантерейных товаров, Кузнецов буквально бредил. Туг только до Кати дошло, отчего он вызубрил Лорку наизусть.

Кузнецов сыпал названиями городов, в которых побывал: Мадрид, Барселона; Гранада, Кордова, Севилья, Кадис. Рассказывал, как настоящий поэт, о пляжах Коста-Браваи Бени-дорма, где отдыхал «до кризиса». Критиковал остров Майорку и майскую корриду в Барселоне, устраиваемую на потребу глупых туристов: «Тощие, чахлые быки, вялый темп поединка, никакого блеска н риска, ни капли крови — барахло». Но зато взахлеб нахваливая бары Кордовы и Севильи, где летними вечерами сходятся на стакан вина жители кварталов, «основном местная молодежь, и до самой поздней ночи слушают своих кумиров — гитаристов, певцов, танцуют. И льется рекой дешевое красное вино. И в его виноградном дыхании кажется, что весь залитый ночными огнями город и черное южное небо над ним пляшут в ритмах фламенко.

Что-что, а рассказывать про Испанию Кузнецов умел. Катя не раз впоследствии вспоминала эти его рассказы…

— И с делами там, если с умом подойти, тоже легко можно устроиться, — разглагольствовал он. — С видом на жительство проблем нет, если имеешь ну хоть небольшой стартовый капиталец. Купить квартиру в Барселоне или в Севилье в три раза дешевле, чем в Москве. Опять же налог на недвижимость ниже. И потом, если ты намерен открыть собственное дело — ну хоть крошечный бар русский или ресторанчик, где предоставишь хоть одно рабочее место местным, тут же сразу тебе куча дополнительных льгот по налогообложению. И потом с испанцами дела легко вести. Они люди слова, сказал — сделал, люди чести. Не то что здесь у нас: того гляди кинут свои же, да так, что в грязи захлебнешься… И потом русских там любят, понимают нас, что ли. Классный народ эти ребятки Леона и Кастилии, дети Дон Кихота. Там даже ритм жизни с нашим схож, правда! В Америку вон сейчас наши дуют, за океан, а там жить нельзя, с тоски дохнут. А Испания, ребята, это… Эх, и нагадала мне гадалка одна — окончу дни свои я где-нибудь у Гибралтара под шум ветра в соснах.

— Ты испанский-то знаешь? — улыбнулась Нина.

— Ну так! С преподом-частником год долбил. Признаюсь только вам: говорю ужасно, с адскими ошибками. Но люблю это дело! Иногда подумаю: мама моя родная, что плету-то! А ничего — они люди с душой, понимают, а шероховатости прощают, только по плечу хлопают, смеются. А без языка там кранты. Если уж перебираться туда насовсем, то надо в курсах быть, что у них там и как.

— Уехать, значит, хотите в Испанию насовсем? — Катя оторвалась от своих дум.

— Ну, там посмотрим. Как карты лягут. Тут у нас сейчас особой каши не сваришь.

— Все куда-то уезжают, куда-то стремятся. — Нина вздохнула. — Вы все уедете, мы одни тут среди березок и полей останемся. Вы там станете завзятыми испанцами, а мы тут дома…

—А мы вас с собой заберем, — Кузнецов выразительно посмотрел на Нину. «Ах ты господи боже мой!» — подумала Катя.

Нина под благовидным предлогом — «молока хотите?» — отошла к холодильнику. «Кокетка, Нинка, старая. — Катя от души забавлялась, глядя на эту парочку. Даже мрачный осадок, оставшийся после подслушивания в чужом саду и разговора с „человеком в тельняшке“ понемногу прошел. Он ей почти в любви публично признался, а она только глазами стреляет… Ну, надо же, совсем пропадает парень! Бедняжечка Кузнецов. И как это у них быстро, у мужчин! Сто лет с детства не виделись, знать ничего друг про друга не знали, потом только глянул за столом мельком и — раз! Зажглось ретивое.

Нет, забавные все же существа — мужчины». Кате было смешно и интересно: а что дальше из всего этого дачного романа выйдет? Кузнецов вон про испанцев толкует, а Нина тоже человек чести. С ней, если он все это так, от скуки затеял, трудно ему будет столковаться. А если что серьезное у него, то…

— Смотрите-ка, еще один к вам гость. — Владимир, отложив арбузную корку, выглянул в окно террасы.

По ступенькам крыльца, поднимался Константин Сорокин. Он успел уже переодеться. Вместо летнего бежевого костюма, в котором Катя видела его с чердака, когда он разговаривал с работягами у калитки, теперь на нем были шорты цвета хаки и белая футболка.

— Костя… проходи. Хорошо, что ты зашел… Здравствуй… Костя, — Нина поднялась из-за стола. По ее сразу изменившемуся лицу Катя поняла: да, это вам не Шурка Кузнецов с побритым затылком — простец и болтун. Это явился настоящий «друг детства», воспоминания о котором так сильны и ярки, что никакая разлука в семь лет не способна…

— Там Олег Игоревич тебя, Шурка, обыскался вконец, — сказал Сорокин холодно. — И Александре ты нужен. Она о чем-то с тобой поговорить хотела.

— Ах черт, забыл перед старухой своей отчитаться! — Кузнецов хлопнул себя по затылку, — Вот что, девочки, вы со мной делаете, забывать начал про все! Бегу, лечу. Чур, оставить на мою долю еще полосатой ягоды. Я сейчас вернусь. Старуха моя только…

— Какая она тебе старуха? — Сорокин сдвинул брови. — Выбирай, знаешь, выражения, когда говоришь об Александре Модестовне!

«Какие мы грозные стали. — Катя удивленно уставилась на „брата погибшей“. — Что за новая сцена? Этому что еще нужно? Верный рыцарь какой… Это что-то новенькое, кажется, — он и Александра…»

— Костя, ты садись, арбузы чудесные, Шура вот угостил. Из Москвы привез, — засуетилась Нина, подвигая Сорокину свободный стул. — Садись же, угощайся.