Татьяна Степанова - Дамоклов меч над звездным троном

— Мне темное пиво, — распорядился Кравченко.

— Мне кажется — я опять ошиблась, — сказала Катя. — Не хотелось признаваться при Сережке… Кажется, из-за меня вы зря потратили день.

— Терпеть этого не могу. — Кравченко поднял стакан с пивом. — Ты же знаешь — вот этого самого твоего самоедства: зря — не зря, надо — не надо. Надо. Раз начали — доведем дело до конца. Сегодня. А завтра будет видно.

— Но сколько же можно вот так караулить, я сама теперь понимаю, что…

— Я бы на твоем месте не ныл, а позвонил этому твоему пинкертону, — хмыкнул Кравченко. — Ведь он тоже чем-то там занят. Тебе не интересно, как у него складываются сейчас дела с теплоходом?

Катя позвонила Колосову. Телефон не отвечал — в это самое время начальник отдела убийств как раз мчался в направлении Тушина, где оперативники вели Саныча-Сухого. Колосову было не до личных звонков. Он висел на рации. Катя дала отбой: на чем бы это записать — «драгоценный» впервые не психанул при таком вот ее звонке, более того — сам проявил инициативу. Это значило, что…

— Ты меня спрашивал, Вадик, а теперь я тебя хочу спросить: что ты сам думаешь обо всем об этом?

— Об убийствах?

— Об убийствах и о людях, которые у нас на подозрении.

— Тебе не понравится то, что я думаю, — ответил Кравченко.

— То есть?

— Если все действительно обстоит так с этими жертвами, как ты говоришь, то я бы.., я бы не стал ему мешать.

— Не стал бы ему мешать? — спросила Катя. — Убивать? Убивать их?

Кравченко молчал.

— Ты не видел, что он делает с телами, как убивает, — сказала Катя.

— Это не главный вопрос.

— Это не главный? То, как он убивает, — не главный вопрос? А что же тогда главный вопрос?

— Главный вопрос в том, как он стал тем, кем стал. Что его заставило так измениться.

— Ты так говоришь, словно знаешь, кто убийца.

— Я не знаю, кто убийца, Катя. В том-то все и дело — я не знаю. — Кравченко резко отодвинул от себя пустой стакан. — Это для меня и есть самая острая заноза. Иначе я был бы не здесь.

— А где бы ты был? — спросила Катя.

— Пойдем-ка в машину. Надо Сереге дать шанс утолить первый легкий голод, — хмыкнул Кравченко.

— Так что это за предмет?

— Я не пойму никак, что вам от меня надо. За что меня арестовали? Разве я что-то у кого-то украл?

Разговор шел уже в управлении уголовного розыска на Никитском. Колосов обошел стол, остановился напротив сидевшего на стуле ощетинившегося Саныча. В кабинете собралась почти вся оперативная группа, участвовавшая в задержании фигуранта. На лицах всех сыщиков было написано ожидание близкой развязки. В тот момент почти ни у кого из присутствовавших не было сомнений в том, что убийца взят на одной из главных улик и вот-вот поплывет, поступательно признаваясь в содеянном.

— Я повторяю свой вопрос, гражданин Сухой: что за предмет вы сегодня днем передали мастеру-граверу для обработки? — повысил голос Колосов.

— А я не понимаю, какое вам до всего этого дело. С какой стати я должен вам отвечать. Не буду я вам отвечать до тех пор, пока мне вразумительно не скажут, за что меня схватили на глазах у всего магазина как какого-то урку, затолкали в ваш вонючий «газик» и притащили сюда!

— Вот это стало причиной задержания, — Колосов показал на лежавший на столе вещдок. — Мы требуем, гражданин Сухой, от вас конкретных объяснений вот по этому предмету.

— Да по какому предмету? Что за предмет? Что вы ко мне привязались из-за пустяка? — Саныч покраснел. — Я что, не имею права заказать граверу надпись на простой железке?

— На железке? Так вы, значит, сей предмет называете. Ладно, пусть будет железка. И что за надпись должна была быть на ней? По этой вот записке надпись? — Колосов продемонстрировал клочок бумаги, отданный гравером. — Это образец для копирования? Я спрашиваю, это образец, ну? Это ваш почерк? Вы это писали?

— Ничего я не писал. Вообще дурдом какой-то, — Саныч тряхнул мелированными, слипшимися от пота волосами. — А что, даже писать уже запрещается?

— Смотря что писать. Смотря где и с какой целью. И как это впоследствии использовать, — Колосов наклонился к самому лицу Саныча. — Думаешь, мы ничего не знаем? Думаешь, обошел нас? Думаешь, ты такой крутой, такой неуловимый, такой умный?

— Да о чем вы?

— Думаешь, если не нашли мы при личном обыске пистолета твоего на тебе и ножа — так все, ты чист, неуязвим?

— Ничего я не думаю, я вообще не понима…

— Не понимаешь? Ах, ты все еще не понимаешь. Встряхни мозги! Это вот вспомни, — Колосов швырнул на стол перед Санычем пачку цветных цифровых фотоснимков с места убийства Бокова, с места убийства Манукяна в Белозерске, со стройплощадки в поселке Октябрьский-Левобережный. — На, погляди. И вспомни. Это вот вспомни. И это, и это — вид Петергофа, дворца Марли. И вот это тоже, — он буквально сунул ему под нос увеличенный снимок из морга — рука Валерии Блохиной: шесть уродливых пальцев вместо пяти с намотанным вокруг запястья шнурком с жетоном. — Что — своих не узнаешь? На собственные художества память слабая?

Саныч впился взглядом в разлетевшиеся веером по столу снимки.

— Это что? — спросил он сипло. — Что это такое? Чего вы мне это показываете?!

— А кому же мне это показывать, как не тебе? — Колосов сдавил плечо Саныча. — Нет, ты морду не отворачивай, ты сюда смотри. На этот вот снимок. Бирку узнаешь? Я спрашиваю, эта бирка на снимке тебе ничего не напоминает?

— Ничего я не узнаю! Что вы от меня хотите? Зачем вы мне все это показываете — какую-то жуть, каких-то голых мертвецов?!

— Убитых мы тебе показываем. Убитых людей, изуродованных тобой.

— Да вы что?! Вы в своем уме? — Саныч с отчаянной силой оттолкнул руку Колосова. — Вы что на меня повесить хотите?

— Что за надпись ты дал выгравировать на жетоне? Что она означает? Смотри мне в глаза, — Колосов резко повернул его голову к себе за подбородок. — Сегодня у нас 15-е число. Отвечай, что должно произойти сегодня — пятнадцатого девятого месяца, как это выбито вот здесь? Ну? Кого ты выбрал для себя на этот раз? Я тебя спрашиваю, сукин ты сын. Кого ты готовился приобщить сегодня к своей поганой коллекции?

— Какая коллекция? Что вы городите? Что вы от меня хотите? — истошно крикнул Саныч. — Что вы меня тычете в этих дохляков? Ничего я не знаю! Я ничего не делал. Я даже не понимаю, о чем вы меня спрашиваете!

— А мадам не выходила, — сообщил Мещерский, когда Катя и Кравченко вернулись. — Пиво-то хоть там, в этой канадской норе, приличное?

Прошел еще час и двадцать минут. Мещерский перекусил в баре и тоже вернулся.

— Нет, все же чего, собственно, мы с такой настойчивостью добиваемся? — спросил он у Кати очень мягко, почти робко. — Ну, закончит она наводить там на себя красоту, выйдет и отправится домой. Или по магазинам завьется.