Татьяна Степанова - Темный инстинкт

Да, ребята, лучше быть богатым и здоровым.

«И получить в результате к собственной славе и состоянию капиталы швейцарского магната, — резюмировал про себя Кравченко. — Так попереживать очень даже можно. От такого „кошмара“ мало кто у нас откажется».

— С Андреем Марина познакомилась в момент острого душевного кризиса. Ну помните, Элизабет Тейлор в «Сладкоголосой птице юности»? Та же самая ситуация. Или Вивьен Ли в "Трамвае «Желание». Между прочим, я и эти фильмы на телевидении озвучивал.

— Неужели вы дублировали и таких прославленных актрис? — наивно-ядовито осведомился Мещерский. — Это грандиозно! Значит, ваш голос позволяет вам…

— В «Трамвае» я говорил за Марлона Брандо. — Зверев жестко улыбнулся. — Вы меня с кем-то перепутали'; Сережа. Мой голос, — он сделал особое ударение, — для озвучивания прекрасного пола не годится. К счастью.

— А вы слышали Андрея на сцене? — Кравченко быстро перевел разговор на другую тему. — Он вообще пел в театре или нет?

— За границей — да. Вернее, только начинал петь. Марина в прошлом году — они только-только зарегистрировали брак — устроила ему три выступления в своих концертах. Успех был ошеломляющим. Ну как всегда у нее.

И в Италии о нем заговорили, как о втором Маркези, новом Алессандро Морески.

— Это кто такой, простите? — уточнил Мещерский.

— Ну, это публика все той же оперы. Я пас в этих вопросах, — Зверев нехорошо усмехнулся. — По этому поводу вам Майя Тихоновна лекцию пусть прочтет, она мастерица. — Зверев уходил от объяснений, и стало ясно — громкими именами он, видимо, сыплет просто так, для понта. — А у нас Андрюше все как-то не везло. Новые оперы сейчас почти не ставятся, даже в Большом. А такие, с «изыском», на знатоков, — тем более. В «Геликоне» вон осилили «Орфея», Олег Рябец блеснул и… Мода, конечно, модой, но везде свои сложности. А потом, конкуренция, интриги. Вот Марина и решила профинансировать постановку Штрауса в Малом Камерном — благо деньги теперь свои. А теперь все рухнуло. Все планы ее, все надежды.

Жаль.

— Жаль, — Кравченко кивнул. — Я мало знал Андрея Шипова, но даже с первого взгляда мне показалось, что это был достойный Марины Ивановны человек. Этот парень производил впечатление талантливой, глубокой и обаятельной натуры.

Мещерский воззрился на приятеля: когда тот оставляет свой жуткий жаргон, то изъясняется весьма картинно и витиевато (ну, если опять не валяет ваньку, естественно). Однако даже и тогда строит речь весьма точно бьющей на один, весьма важный эффект.

— Да? Вы так считаете? — Зверев затушил сигарету в пепельнице. — Марине будет дорога такая ваша оценка, но… — Он поднялся, стряхнул пепел с френча. — Но вы действительно очень мало знали этого глубокого, талантливого и обаятельного юношу.

Кравченко молчал.

— Милиция дала какие-нибудь гарантии в том, что убийца будет найден? — спросил Зверев, так и не дождавшись ответа собеседника.

— Кто у нас сейчас дает какие-либо гарантии! — пылко воскликнул Мещерский. — Я попытался спросить прокуроршу, так она даже говорить со мной не стала.

— Сейчас многих убивают. Так нелепо, так жутко.

У нас в студии музыкальный редактор была: замужняя, дети там, внуки уже. Однажды вечером муж позвонил с работы: еду, мол, жди, ужин разогревай. Ждали-ждали, а наутро вызывают в управление милиции, что метро обслуживает (не знаю, как правильно это называется), — Зверев вздохнул. — Мужа опознавать. Кем-то убит — размозжили череп. А что, как… Страшно становится. Господи боже, в какой дикой стране, в каком беспределе полнейшем мы обречены жить! И теперь вот нашей семьи весь этот ужас коснулся. Так, в одночасье, нелепо, так беспричинно…

— Почему же беспричинно? — спросил Кравченко. — Убийства без причины, Григорий Иванович, не бывает.

— Но разве ненормальному нужен повод для того, чтобы кого-то убить?

— Ненормальному? А с чего вы взяли, что Андрей стал жертвой именно ненормального?

— Ну, вы же сами третьего дня говорили за столом об убийстве шабашника, что его убил сумасшедший и что милиция его ищет.

— Ах да, конечно. Я что-то совсем забыл об этом от, расстройства, — Кравченко кротко улыбнулся. — Несомненно, между двумя этими происшествиями существует прямая связь. Вы правы.

— И милиция тоже так считает? — спросил Зверев.

— Откуда же я знаю? Они нас в свои планы и версии, как видите, не очень-то посвящают.

— Но вы же дружите с этим, как его.., он мне говорил свою фамилию — я забыл… С этим энергичным, быстрым, как ртуть, парнем, язык еще у него хорошо подвешен, — Зверев щелкнул пальцами, — с Сидоровым! Он ведь вроде ваш знакомый.

— Мы знакомы недостаточно близко,. — улыбнулся Кравченко. — А это мало значит для таких людей, как этот сыщик.

— Значит, на его откровенность вам рассчитывать не приходится?

— Да господи, с чего вы взяли?

— А я-то болван. — Зверев засмеялся, потом прикрыл рот рукой, оглянулся на дверь и вернул на лицо скорбную мину. — Полночи ведь не спал от любопытства, а? Все думал: хоть вам-то по блату, может, что-то стало известно.

Эх! Это дело, ребята, меня глубоко волнует, — продолжал он уже иным — серьезным и проникновенным — тоном. — Потому что касается моей сестры, человека, которого я очень люблю и уважаю и хотел бы оградить от всяческих несчастий. Понимаете меня?

— Да, — Мещерский кивнул. — Мы тоже многое бы отдали, чтобы облегчить горе Марины Ивановны.

— Спасибо. Сестра будет тронута вашими словами. Ну, извините, если что не так. Идемте вниз. Обстоятельства таковы, что без чашки крепчайшего кофе нам более существовать воспрещается. А может, к кофе и что-то покрепче потребуется добавить.

Внизу в столовой сидели Агахан Файруз, Майя Тихоновна и Алиса. Перед последней стояла початая бутылка джина и пакет с апельсиновым соком. Увидев Зверева, Алиса низко опустила голову. Потом взяла бокал с соком, бутылку и поплелась на террасу. Зверев даже не взглянул в ее сторону. Он отошел к буфету, где теперь воцарилась гигантская черная кофеварка, и, словно заправский бармен, занялся приготовлением кофе.

Файруз застыл, подобно статуе, над тарелкой, где лежали остатки вчерашнего цыпленка. Майя Тихоновна, напротив, беспрестанно двигалась: то садилась, то вставала из-за стола, плыла в гостиную, бесцельно включала там телевизор, выключала, снова возвращалась.

— Не могу, — пожаловалась она басовито. — Все думаю, как она там, милочка моя.

— Марина так и не выходила? — спросил Зверев чуть дрогнувшим голосом.

— Нет. Ночью я слышала, как она все бродит там, бродит. В половине седьмого, утром, попросила, чтобы к ней пришел Егорка. Этот тоже всю ночь не спал. Тут просидел со мной, проплакал. Ну, они вдвоем сейчас там. И никого более она видеть не хочет. О господи, господи, за что нам такая беда? За какие такие грехи? — Майя Тихоновна подперлась мощной дланью. — Коротко наше счастье. Мелькнет и покинет нас навсегда.