Татьяна Степанова - Темный инстинкт

— Салют начальству, — процедил он.

— Вызывайте подкрепление, и пусть ГАИ сюда подгонит пару машин. — Коротыш, проигнорировав приветствие, обратился к коллеге в штатском. — Думаю, есть прямой смысл начать отработку всего жилого сектора одновременно. Возьмем все подъезды и… А почему здесь посторонние? — он ткнул в сторону Кравченко пухлыми пальчиками.

— Это мои понятые, — Сидоров встал грудью на защиту. — И вообще, рано ты здесь распоряжаться начал.

— П-а-апрашу не пререкаться! — Коротыш сдвинул черные стеклышки на самый кончик курносого носа. — Вся эта операция поручена мне, и я теперь отвечаю за…

— Он мой, ясно тебе? — Сидоров понизил голос до мелодраматического шепота.

И они тут же уставились друг на друга, как два кота перед дракой.

— Почему здесь до сих пор посторонние? Вы жильцы дома? Ваши документы. — Коротыш двинулся в атаку первым. — Если не жильцы, па-а-прашу покинуть…

— Ребята, стойте и не дергайтесь, — веско парировал Сидоров.

— Это прямое неподчинение…

Но коротышку прервали: из-за угла дома появился еще один милиционер в штатском, а вместе с ним неопрятная с виду женщина в бигуди, в плаще и ботах на босу ногу, по-хозяйски бренчащая ключами в кармане — техник-смотритель.

Вопрос липовых «понятых» и «па-апрашу покинуть» на время заглох. Кравченко догадался, что наверняка этот гном с галстуком и есть ненавистный Сидорову «академик» Палилов.

— Они ведь еще не уверены, в доме этот маньяк или нет, — шепнул Шипов. — А уже спорят о том, кому его брать. Как-то странно все это у них начинается, вся операция по задержанию. Я это себе совсем не так представлял.

Кравченко глянул на парня с жалостью.

— Он представлял! Воображение — химера. Так, что, ли, Муссолини говорил?

— Он никогда так не говорил.

— Да? Впрочем, не суть важно. А ты знаешь, того… сними эту свою пращу, — Кравченко указал глазами на ремень, все еще обвивающий руку Шилова. — Не панки ж тут счеты сводить собрались, а уполномоченные законом органы.

Энергичный Палилов, негодующий Сидоров и их милицейские коллеги вместе с техничкой скрылись в помещении жэка. Точно из-под земли вырос патруль ППС, вооруженный до зубов. Затем на углу с визгом тормознул облезлый «рафик», а из него горохом посыпались крепкие молодые люди в шнурованных башмаках, черных беретах и серо-пятнистом камуфляже.

— Царица небесная, никак выселять кого собираются?

Кравченко обернулся: старуха с кошелкой, из ранних «рыночниц» — глазки так и зыркают, острые, как шильца, а в каждой морщинке мумифицированного личика — истовое любопытство.

— Нет, бабуля, наоборот! — обнадежил он. — Сослуживцы сослуживца вселяют. Видишь, сколько гостей — новоселье у нас намечается.

— Да ну? Новоселье.

— А вы сами-то из какого подъезда?

— С энтого вон, — старуха кивнула на «проверенный» третий.

— Говорят, квартиры у вас зря пустуют.

— Какие квартиры? У нас? Да как же это.., права такого не имеют! Хозяева ж им есть. Это Клавка небось, смотрительша, душа ненасытная, за взятку кого сует сюда, — старуха вытягивала шею. — А жильцы ейные как же? Куда ж их, на улицу, што ль?

— А где жильцы-то? — поинтересовался Кравченко.

— Полуэктовы в деревню к родне уехали картошку копать. Сам-то в отпуске, ну и жена взяла за свой счет. Этот, с третьего этажа, из тридцать четвертой, Михаил Палыч, в больнице, рожа у него какая-то на ноге возникла. Нешто только рожи на ногах бывают? А Гвоздев.., да это его, што ль, выселяют?

— А это кто такой? — Кравченко улыбался душевно.

Но тут дверь жэка распахнулась, и появились Сидоров и Палилов.

— Я руководству доложу! — выкрикнул последний.

— Докладывай, — разрешил первый, позаимствовал у коллеги рацию и начал настраивать канал.

— Вас отстранили от участия в этой операции за допущенные грубейшие нарушения в работе, а вы… А почему тут снова посторонние?!

Старушка охнула, вцепилась в кошелку и заковыляла прочь. Однако дошла только до угла: избрала новый наблюдательный пункт и замерла выжидательно. Через минуту к ней присоединился мужчина, выгуливавший охотничью лайку, затем подошел некто в замызганной спецовке с фибровым чемоданчиком — по всему местный сантехник, подкатили на роликах два сорванца с яркими рюкзаками-ранцами. Двор оживал, зеваки сбивались в стаю.

— Все оцепить тут, посторонних никого не пускать, жильцов тоже не пускать, вернее, на работу пусть идут, но если будут путаться под ногами, то словом жестко разъяснять, — решительно распорядился коротыш. — И никакой информации никому. Если подозреваемый скрывается в доме, будем брать его профессионально, без шума.

И тут, словно в насмешку над весьма резонным этим распоряжением, во двор на полной скорости ворвалась, воя сиреной и ярко полыхая синей мигалкой, сверкающая иномарка с надписью ГАИ аршинными буквами на борту.

В доме захлопали окна и форточки, жильцы высовывались посмотреть, что стряслось.

— По какому поводу шум? — громыхнул с четвертого этажа чей-то пропитой бас.

— Да выселяют кого-то! — ответили снизу весело. — Гвоздев, а это не тебя ли, за неуплату, а?

— И-эх, шуме-ел камы-ыш, — бас снизошел до бархатной октавы. — Ди-и-ри-эвья га-ну-у-лись…

— Гвоздев, поимейте совесть, у меня ребенок больной спит, — в соседнее окно высунулась блондинка бальзаковского возраста. — Что вы орете? Не в церкви ж у себя!

— Гвоздев, Степан Степаныч, поспокойней, — один из подошедших сотрудников милиции, по виду типичнейший участковый, погрозил бузотеру. — Восьмой час уже, пора, Степан, и протрезветь.

— А мы вчера на венчании были знаешь у кого, Семеныч? — обладатель баса (его не было видно в форточку, а Только слышно) интригующе умолк. — Батюшка венчал, а мы «Многая лета» поддавали во славу божью знаешь кому?, Нет, лучше потом тебе скажу, конфиденциально. Ни за что не поверишь. А вы чтой-то, никак бдите уже спозаранку?

— Ты один в квартире? — поинтересовался участковый.

— С корешем мы, он на кухни спит. Спуститься, Семеныч, помочь?

— Из квартиры не выходи пока, Степа, и корешу не вели. — Участковый обернулся и поинтересовался у Кравченко, с любопытством внимавшего этим переговорам с четвертого этажа до первого:

— А вы с администрации будете? Сказали, что кто-то из фонда «Правосистема» должен подъехать.

— Почти что оттуда, — скромно прихвастнул тот. — А кто ж это такой громогласный?

— Это ж Гвоздев! Регент соборного хора. Да неужели вы его ни разу в храме не слыхали? — участковый подозрительно сощурился.

— Я потомственный атеист, религия — опиум для народа, и вообще я прежде в обкоме партии работал.

— А вы где ж работали? — участковый повернулся к Шилову. — Это не тебе, мил друг, я вчера на дискотеке в Клубе водника замечание за нецензурные выражательства сделал? Публичные?