Татьяна Степанова - Рейтинг темного божества

— Значит, вы такой же дурак, как и они. Смотрите — попадете к нему, он это поймет в два счета. Если уже не понял, — Женя сверлила Колосова взглядом, так что ему даже стало как-то не по себе.

— Ну да, Стахис-то у вас, оказывается, мысли читает, — хмыкнул он и осекся.

— Вы не понимаете, о чем идет речь! — крикнула она истерически. — Вы ничего не хотите понять. Вы не верите мне! Что толку, что я все это вам рассказываю?!

— Вы рассказываете потому, что ваш брат убит. А вас саму мучает страх. И еще потому, что вы знаете — то, что ваш предок Аркадий Неверовский некогда спрятал в старой безымянной могиле, — теперь в руках у Стахиса и его приверженцев.

— Это у него? — Женя побледнела как полотно. — В его руках?

— Я спрашиваю снова: почему же все-таки ваш брат решил помешать ему, своему бывшему другу? Как же он так смог взять и отказаться от семейного талисмана, якобы исполняющего любое желание? Режьте меня, — Колосов помолчал секунду, — но тут ведь дело не в одной только жалости к невинным жертвам? Что вы молчите, Женя? Что ты молчишь? Я прав?

— Перед тем как все это произошло… они — мой брат и он, Стахис… у них произошел разговор. Долгий, наедине. После этого мой брат сказал, что… что если ничего не предпринять, то… то мы все скоро погибнем.

— То есть как? Я не понимаю.

— Мы погибнем. Мы все погибнем.

— Я не понимаю, Женя, что вы хотите этим сказать?

— Подожди, — Катя удержала его, — подожди… Женя, вы все хотели, чтобы ваши желания исполнились… Я не спрашиваю, какое было ваше собственное желание. Но вы любили Стахиса. Были с ним близки. Возможно, вы знаете — какое было его желание? Чего хочет он?

— Он хочет стать богом, — хрипло ответила Женя. — Что вы на меня так смотрите? Думаете, я ненормальная, брежу? Он всегда хотел стать богом. И он им станет, раз эта страшная вещь теперь в его власти!

— Женя, он лгал вам… Он лжет всем, этого не в силах желать всерьез ни один человек! — воскликнула Анфиса.

— А он не человек! — крикнула сестра Неверовского и, как от удара, закрыла голову обеими руками.

Над монастырем светило солнце. На небе не было видно ни одного грозового облака. В монастырском пруду крякали утки. Вокруг было много туристов, паломников и просто праздных зевак. Никто не обращал внимания на компанию, оккупировавшую каменную скамью для паломников.

— Ты поедешь с нами, — объявил Колосов Жене. Она еще плотнее сжалась в комок.

— Пожалуйста, ты нужна, твои показания очень важны.

Она не ответила.

— Ладно, — Колосов поймал умоляющий взгляд Кати, — пока побудешь здесь, в монастыре. Наши сотрудники за тобой приглядят.

— Женя, последний вопрос, — тихо сказала Катя. — Я видела, как падал самолет Поповых. Они хотели завладеть тем, что забрали с кладбища… Они пытались обмануть это ваше братство Июньской Жатвы и поплатились за это. Это зрелище — самолет над лесом — оно до сих пор у меня перед глазами. Самолет подбили из винтовки с оптическим прицелом. Кто мог стрелять? Кто, по-вашему? Сам Стахис?

Женя быстро мотнула головой — нет.

— Этот Антон Брагин? — спросил Колосов.

— Он трус, — Женя глянула на них. — Есть еще один. Он появился позже других. Его любимец… Странный такой… У него иногда лицо, как у того, кто ходит во сне… Он, Стахис, говорил мне о нем — смотри, запоминай, им движет любовь.

— Как его фамилия? — спросил Колосов.

— Дракон, — ответила Женя.

А на обратном пути домой после всех тревог, бесед и авиаперелетов Сергей Мещерский крепко заснул. Он не слышал, о чем разговаривали Катя, Колосов и Анфиса, — а они говорили о той, которая осталась в монастыре. Он спал и видел сон.

По пыльной степной дороге ехала машина. Из тех, что теперь можно увидеть только в кино, — нелепый драндулет с «пищалкой» и откинутым верхом. За рулем сидел шофер в кожаной фуражке с кокардой. Рядом с ним — господа офицеры. На жарком крымском солнце блестели их золотые погоны. На заднем сиденье громко стонал раненый полковник. Френч его был расстегнут, грудь стягивали бинты, пропитанные кровью.

Следом за машиной галопом скакал казачий конвой. Один из всадников выглядел странно: несмотря на полуденный зной, он не расставался со старой свалявшейся буркой. Она прикрывала его смокинг с крахмальным пластроном манишки. Лицо всадника было скрыто черной бархатной полумаской. Конь под ним был в мыле и пене, артачился, испуганно ржал и все пытался встать на дыбы. Его смиряла хлесткая казачья плеть.

Мещерский видел все это так ясно, словно сам стоял там, на обочине дороги, по колено в степном июньском разнотравье. Он силился разглядеть в машине среди офицеров штатского. Он помнил его приметы — блондин двадцати лет с остреньким птичьим личиком и ровным идеальным пробором — таким, как на том старом фото…

Но, кроме троих офицеров, шофера и раненого полковника, в машине больше никого не было. Вдруг один из казаков гаркнул: «Ваш бродь!!» — и указал нагайкой в сторону моря. Моря Мещерский не видел, но знал — оно там, за холмами, за степью. Со стороны моря шла черно-фиолетовая грозовая туча. Она словно делила небеса пополам. Шофер прибавил газа, казаки подстегнули коней. Но гроза настигала их. Дохнул ветер, волнуя степь. Солнце скрылось. Стало темно. Все замерло. Было слышно только, как натужно ревет мотор да храпят кони.

«Молния не ударит. Там нет Армана Дюкло. Они спасутся», — подумал Мещерский во сне. И сразу словно ослеп — перед его глазами сияющими брызгами разорвался огненный шар. Мощным мягким ударом его подбросило вверх, завертело, завертело и швырнуло на землю. А вокруг словно рушились горы — такой стоял грохот…

Он открыл глаза. И увидел у самого лица стебли травы. И вдруг без всякого логического перехода, как это бывает во сне, он увидел всю картину как бы сверху — опрокинутый набок автомобиль, людские тела. Мимо, звеня пустыми стременами, пронеслась лошадь без всадника — за луку ее седла зацепилась старая свалявшаяся бурка. Мещерский ощутил что-то мягкое под рукой — это была черная бархатная маска, сброшенная кем-то словно в великой спешке, — шелковые тесемки ее были разорваны. Внезапно маска зашипела и… превратилась в змею. Скользнула тенью в траву, и больше ее никто не видел. «Господа, все целы?» — раздался громкий тревожный окрик. Люди в траве зашевелились — кто-то охал, кто-то щупал ушибленную голову. Офицеры были живы. Жив был и шофер, потерявший в траве свою кожаную фуражку с кокардой. «Господин полковник, Аркадий Алексеевич, как вы?» — донеслось до Мещерского. Офицеры и казаки кинулись поднимать с земли раненого. «Что это было, господа? Артобстрел?» — еле слышно шептал он.

Пошел сильный ливень — насквозь промокшие казаки ловили коней, автомобиль общими усилиями поставили на колеса, и он, на удивление всем, завелся с первой попытки. «С богом! — услышал Мещерский. — Господа, нам надо спешить. До полевого госпиталя всего две версты».