Виктория Платова - Победный ветер, ясный день

Больной на голову сыночек и несчастные родители, не чающие, кому бы сбагрить такую радость. И на работе пошел на повышение, надо же! Не иначе как нейтральный диагноз «вялотекущая шизофрения» сменился на узкопрофильный и многообещающий «истерическое сужение сознания на почве idee fixe»…

Развить психиатрическую тему не удалось: за Лениной спиной громко чихнули.

— Правда, — машинально сказала Лена.

Чиханье повторилось.

Что за бред, ведь если чихала не она (а она не чихала!), то кто может чихать в пустом салоне?! Вцепившись в руль одеревеневшими пальцами и глядя прямо перед собой, Лена мгновенно перебрала в уме все варианты: от группы одичавших террористов и маньяка на пленэре до так и не увиденного ею папаши Гурия с вилами и мотыгой. Что ж, в данной конкретной ситуации она предпочла бы террористов. С ними еще можно поторговаться. Маньяк, а уж тем более папаша Гурия — дело другое, от них просто так не отвертишься.

— Кто здесь? — спросила Лена, ногой нащупывая монтировку, которую Гжесь (умница!) возил специально для таких вот экстренных случаев.

За спиной было тихо.

— Кто здесь?..

А может, ей просто показалось? После всего того, что произошло с ней за последние несколько дней, и свихнуться немудрено. Лена откинулась на сиденье и тихонько засвистела начальные такты увертюры к «Детям капитана Гранта». Не выпуская, впрочем, из поля зрения монтировки. Когда мажорные «Дети» закончились, наступил черед минорной «Ой, цветет калина».

Затем последовала никогда не удававшаяся ей рулада альпийского йодля.

Не удалась она и сейчас. Зато на заднем сиденье кто-то громко завозился. Резко (в который раз!) нажав на тормоз, Лена остановила машину. И уставилась в зеркало заднего вида. Черт возьми! На нее в упор смотрели два глаза: опушенные короткими прямыми ресницами, светло-карие в рыжую крапинку. Точно такие же глаза были у нее самой. Еще совсем недавно, до проклятой благословенной пятницы. До того, как она променяла их на мертвого Романа Валевского.

…В последнее время Бычьему Сердцу не везло с понятыми.

Непруха началась сразу же после незабвенного коитуса в чуланчике квартиры с двойным убийством. Бог, науськиваемый сворой целомудренных апостолов, больше не посылал Бычьему Сердцу грешниц детородного возраста. На смену им пришли козлоногие сатиры с полинявшей татуировкой «За Ленина, за Сталина!» на груди.

Не стала исключением и обитель покойного Ромы-балеруна. Здесь майора Сиверса поджидали два чахлых старикана и один (но довольно неприятный) сюрприз: квартира Валевского оказалась незапертой. Дверь не вскрывали, ее отперли ключом, но закрыть почему-то позабыли. Возможно, это был сам Валевский. Возможно, кто-то другой, что в свете убийства хозяина приобретало ярко выраженный оттенок взлома. От идеи взлома, впрочем, пришлось сразу же отказаться. Из квартиры не было унесено ничего: ни дорогая бытовая техника, ни дорогие вещи, которыми был набит шкаф покойного Валевского. Фотоаппарат «Nikon» и цифровая видеокамера «Sony» тоже оказались нетронутыми, а вместе они потянули бы на приличную сумму в несколько тысяч долларов. Еще несколько тысяч были найдены на одной из полок в шкафу — вместе с россыпью кредиток, двумя серебряными браслетами, перстнем и цепочкой с кулоном-монограммой. Затейливое монограммное «АК» моментально воскресило в памяти Бычьего Сердца образ стервозной балеринки Лики Куницыной. Образ засиял еще нестерпимее, стоило только майору прослушать автоответчик. В недоеном вымени автоответчика оказалось ровно двадцать одно сообщение. Пятнадцать из них не представляли никакого интереса для следствия. Это были деловые звонки, настойчивые напоминания о встречах, смиренные просьбы об интервью, легкомысленные приглашения на фуршеты, банкеты и пати. Сюда же затесались казенные требования сдать книги в библиотеку и взять белье из прачечной. С остальными шестью сообщениями дело обстояло сложнее. Два из них были изложены сатанинским английским, еще одно — тонкоголосым тявкающим китайским. Оно начиналось дурацким «Мосимоси» и заканчивалось не менее дурацким «Огата но курой суцукэсу дэс». Три других телефонных послания принадлежали одному и тому же человеку, а именно — Лике Куницыной. Этот голос Бычье Сердце мог узнать из тысячи голосов. Как оказалось, за то недолгое время, что они виделись, балеринка успела отпечататься в известняке сиверсовского сердца ископаемым трилобитом. Довольно агрессивным трилобитом, если исходить из последней тирады. Бычье Сердце прослушал ее четырежды, и с каждым разом тирада нравилась ему все больше. "Ты перезвонишь, как же, — верещала балеринка. — Ты уже два дня перезваниваешь. Если твоя маленькая сучка сейчас под тобой, пусть тоже послушает, ей полезно. У вас ничего не выйдет с Сильвией, и не надейся. Сильвия — моя.

Четверг я проглотила, но дольше терпеть эту сучку не намерена. Ты и так сделал из меня посмешище. Но ты кое о чем забыл, а я помню. Я молчала, потому что между нами существовало джентльменское соглашение. Но не думай, что я буду придерживаться его из-за твоей дряни-протеже. Пораскинь своими поехавшими мозгами, у тебя осталось не так много времени. Можешь считать это ультиматумом, скотина!"

Вопли Лики Куницыной выводили Бычье Сердце на такой оперативный простор, что просто дух захватывало. И в этом просторе существовало сразу несколько воздушных коридоров. Во-первых, сам Роман Валевский, имеющий за душой какую-то не совсем приятную тайну. Именно этой тайной и шантажировала его бывшая жена.

Во-вторых, дрянь-протеже, которая прямо из-под носа уволокла у Куницыной роль.

Имя дряни благодаря стараниям Лу Мартина тоже было известно Бычьему Сердцу: некая Афина Филипаки. И в-третьих, автор ультиматума Анжелика Куницына.

Теперь чертову плясунью можно было смело объявлять подозреваемой № 1. И картина в связи с этим вырисовывалась следующая: Роман Валевский на протяжении довольно длительного времени руководил коллективом продвинутого балета «Лиллаби». Его жена, Лика Куницына, подвизалась в этом коллективе на первых ролях, за ней же были закреплены все ведущие партии. Сверхвыдающимся талантом она не обладала, но трудолюбие и фанатизм свое дело сделали: вода камень точит. Куницына осталась примой и после того, как ушла от Валевского. Возможно, в результате соглашения, которое сама же назвала «джентльменским»: работа в обмен на тайну. На протяжении довольно длительного времени этот паритет сохранялся. Он нарушился только тогда, когда появилась новая звезда («дрянь-протеже»), Афина Филипаки, и позиции Куницыной в «Лиллаби» резко пошатнулись. Шустрая Филипаки заняла место балеринки не только на сцене, но и в постели. Неизвестно, какое обстоятельство подтолкнуло Куницыну к столь недвусмысленным угрозам — первое или второе. Да это по большому счету и неважно; важно то, что Лика поставила ультиматум бывшему мужу. Важно то, что она открыто угрожала ему. Важно то, что от смерти Валевского она выиграла больше всех. Мюрисепп, единственный достойный кандидат на должность худрука «Лиллаби», по выражению Лу Мартина, — «известный куницынский подкаблучник». Следовательно, со смертью Валевского Куницына не просто укрепляет свои позиции в труппе, она становится ее некоронованной королевой.