Виктория Платова - Победный ветер, ясный день

Вчерашняя версия Бычьего Сердца, таким образом, не просто подкрепляется. Она утверждается, она становится чуть ли не единственной. Новая звездочка так запудрила мозги Роме-балеруну, что он наплевал на все угрозы. Или посчитал их не стоящими внимания. Или срок годности самой тайны вышел, о чем он и сообщил бывшей жене.

И тогда Куницына вкупе с бородатым Мюрисеппом решили действовать: чужими руками, естественно.

Звонок шантажистки занимал в общем списке звонков шестнадцатую позицию, и на то, чтобы установить, когда и с какого телефона он был сделан, понадобится некоторое время. Хорошо, если Куницына звонила Валевскому до роковой пятницы. Но даже если и позже, это не снимает с нее подозрений. Наоборот, усиливает их, поскольку может являться частью хорошо продуманного плана. Если следовать этому плану, то звонок, вроде бы обличающий Куницыну, неожиданно становится ее алиби: не будет же убийца звонить убитому, зная, что он убит. С точки зрения кондовой логики такой звонок бессмыслен. Именно на кондовую логику следствия и рассчитывала Куницына, когда звонила. Шантаж еще не убийство, а в телефонных куницынских воплях имел место как раз шантаж, причем в самом гнусном, бабском, базарном его варианте. Бессильный, а потому — яростный.

Бессильную же ярость к делу не пришьешь…

Размышления о преступной балеринке были прерваны самым неожиданным и грубым образом.

— Спустись на землю, Антоша. — Мягкая ладонь следователя Дейнеки легла на плечо Бычьего Сердца. — Ты уже десять минут на это пялишься. Могут возникнуть кривотолки.

— На что на это? — удивился Бычье Сердце.

— На это.

Только теперь Бычье Сердце обнаружил у себя в руках маленький пластиковый альбом с фотографиями. Добро бы это были просто фотографии: крестины, поминки, дни рождения, сабантуи с горой пельменей посередине стола. Добро бы это были пасторальные виды боев без правил или Сионской пустыни! Так нет же, Бычье Сердце сжимал в пальцах снимок, распротак его, «Лиллаби»! И не просто «Лиллаби», а, распротак его. Романа Валевского со товарищи. И не просто со товарищи, а с, распротак его, одним-единственным на снимке товарищем. Лу, распротак его, Мартином, вот кем!.. Педрила Лу Мартин стоял рядом с Ромой-балеруном на фоне какого-то западного собора, очевидно, поощряющего однополые (мерзость какая!) браки. На голове Лу Мартина красовалась кожаная педриликанская тюбетейка, на шее болтались с десяток педриликанских цепей и амулетов, а бедра обтягивали узенькие педриликанские джинсики. Большего бесстыдства, чем эти джинсики, Бычье Сердце в жизни своей не видел. А повидал он немало, включая блатхаты, притоны самого низкого пошиба и псевдосауны с псевдотайскими массажистками, которые рекрутировались из уроженок Калмыкии и Ямало-Ненецкого автономного округа.

Как альбом оказался у него и почему открылся именно на этой странице, а не на любой другой, Бычье Сердце объяснить не мог. Ни себе, ни Дейнеке, что было самым неприятным. А Дейнека, судя по его залоснившемуся от любопытства носу и затуманившимся зенкам, на объяснения намекал.

— Есть у меня кое-какие мыслишки, — дрогнувшим голосом сказал Бычье Сердце. — Насчет ближайшего окружения покойного.

— Ну-ну. — Дейнека прикрыл веки и многозначительно улыбнулся.

— Кстати, дата тебе о чем-нибудь говорит? — Бычье Сердце пошел ва-банк и ткнул пальцем в числа, проставленные умным фотоаппаратом в углу снимка: 28.06.

— Нет, — озадачился Дейнека. — А что?

— Возможно, это преступление не единственное, — дал волю фантазии Бычье Сердце. — И связано еще с одним…

— Дело в нашем производстве?

— Буду уточнять. Все остальное — тоже Бычье Сердце осторожно вытащил проклятую фотографию из пластикового гнезда и сунул ее себе в карман. Наглая ложь и последовавшая за ней несанкционированная выемка документов произвели должное впечатление на Дейнеку, и следователь разочарованно хмыкнул:

— Ну, пока не уточнил, займись лучше уликами. Кое-что нашли.

Уликами оказались бутылка из-под грузинского вина «Мукузани», валявшаяся возле тахты на импровизированном втором этаже. И носок, валявшийся непосредственно у входной двери. Оба этих предмета экзотическая квартира-студия Романа Валевского явно отторгала. Дешевое винишко вступало в противоречие с изысканным баром на кухне, а носок, если исходить из размера, был женским. Белый хлопчатобумажный носок «адидас». Пары к нему после трех часов обыска найдено не было, зато обнаружилось большое число отпечатков, несколько волос на подушке и несколько записных книжек. Все книжки начинались с домашних телефонов губернатора и министра культуры и потому были почтительно отложены.

Квартира Валевского раздражала Бычье Сердце размерами, бесшабашностью архитектурного замысла и показным аскетизмом. В складках этого аскетизма пряталась недопустимая по нынешним тяжелым временам роскошь. Мраморный, чисто вылизанный пол за кухонной выгородкой; сама кухня в стиле кантри, склепанная из дорогих пород дерева; вызывающе дорогая утварь, каждый предмет которой смело тянул на месячный оклад майора Сиверса. А плоский телевизор с диагональю в полтора метра! А музыкальный центр с восемнадцатью колонками! А махровые полотенца в шкафу, на неоторванных ценниках которых маячили лютые цифры $ 215!.. Какие части тела можно вытирать полотенцем за двести пятнадцать долларов. Бычье Сердце представлял себе слабо.

Судя по обстановке, Роман Валевский был довольно своеобразным человеком.

В его квартире не было ни одной книги, включая самые ходовые — Библию и телефонный справочник. Зато имелось в наличии около сотни видеокассет. Но и фильмами на кассетах не пахло, все больше рабочие моменты репетиций и записи балетных спектаклей. Не было в квартире и ни одной приличествующей обстановке картины, а вот плакатов оказалось целых три.

И подходили они скорее к комнате общежития чулочно-носочной фабрики, чем к жилищу преуспевающего балетмейстера.

В платяном шкафу балетмейстера висели смокинг, кашемировое черное пальто и черный, отлично сшитый костюм. Судя по материалу — очень и очень недешевый. Весь остальной гардероб тоже был удручающе дорогим и удручающе однообразным: пятнадцать одинаковых кожаных жилеток, родных сестер жилетки, в которую был облачен покойный. Пятнадцать пар черных джинсов; пятнадцать пар туфель — точно таких же, какие красовались на Роме-балеруне.

Черных футболок тоже оказалось немерено, в отличие от рубашек, которых не было вовсе. А если нет рубашек, то зачем тогда смокинг, скажите на милость?.. Подбор одежды наталкивал на простую мысль: педантизм Романа Валевского и его рабская привязанность к определенному стилю граничат с идиотизмом. Или с определенной фобией, прояснить которую вряд ли удастся. Конечно, попытаться можно, тем более что в рукаве у Бычьего Сердца имелся джокер с колокольчиком — Лу, распротак его, Мартин.