Татьяна Полякова - Бочка но-шпы и ложка яда

Я шла к дому, очень надеясь, что застану Софью в одиночестве и смогу излить ей душу, точнее, свое возмущение загадочным поведением окружающих.

Однако на пути к заветной цели меня ждало еще одно препятствие. Когда я свернула к правому крылу дома, в окнах первого этажа, где была студия, мелькнул чей-то силуэт. Софья собиралась зашторить окна, но от намерения до осуществления всегда проходит какое-то время. Если она и заказала шторы, то их еще не доставили, не повесили уж точно.

И вот в одном из окон я увидела силуэт, который мгновенно исчез, так что я даже подумала: уж не привиделось ли мне? Я направилась в студию, чтобы выяснить это. Ключ от студии был у меня и у Софьи, однако студию далеко не всегда запирали, домашние без особой надобности туда не заглядывали, да и какая надобность может возникнуть, к примеру, у Розы или Семеныча? Сейчас дверь была не заперта, в этом я смогла убедиться, как только потянула ручку на себя. Дверь со скрипом открылась, а я подумала: надо сказать Семенычу, чтобы смазал петли.

Вслед за этим пришла другая мысль: невероятно, чтобы Софья оставила дверь открытой при таком обилии граждан в доме. Вчера я студию точно запирала.

Я осторожно вошла и первым делом огляделась.

Пусто. То есть пусто, конечно, не было. Вдоль левой стены полки, письменный стол, в углу подрамники, на длинном верстаке свалены холсты и краски. Посередине большой мольберт и рядом два поменьше.

На одном из мольбертов стояла картина, которую я все никак не могла закончить. Цветочки в стакане с водой. Впрочем, мою мазню и картинами-то назвать неловко, так, ерунда.

То, что могло заинтересовать постороннего, находилось за дверью, которую запирали на два замка.

Коллекция картин моего мужа оценивалась в несколько сот тысяч долларов, но картины находились в музее Костаса, а также в составе различных экспозиций в иных музеях. Одни картины возвращались сюда, другие отправлялись на выставку. Я сама толком не знала, каким количеством картин владею.

Костас был весьма плодовитым художником, но в доме одновременно находилось не более двух-трех картин: Софья считала, что обеспечить должную охрану мы им не можем.

Я подошла к двери и на всякий случай подергала ее. Тут за моей спиной раздался скрип, я резко повернулась и успела увидеть, как захлопнулась входная дверь. Кто-то только что был в студии, услышав мои шаги, спрятался (может быть, что и под столом), а потом тихо выскользнул. Очень хотелось взглянуть на типа, которому пришла охота совать свой нос в студию. Развив прямо-таки фантастическую скорость, я толкнула дверь, и тут меня ждал сюрприз.

Некто успел запереть дверь. Разумеется, это не Софья. А у кого еще может быть ключ?

— Ни у кого, — самой себе ответила я.

Ключ висел у меня на цепочке. Я достала его, отперла дверь, не особенно торопясь. Пока я пребывала в недоумении, у любопытствующего было время смыться. Только вряд ли это просто любопытствующий, если уж он сумел обзавестись ключом, скорее злоумышленник.

На всякий случай я прошлась по коридору прислушиваясь. Тишина. Из окна в конце коридора открывался вид на речку, я смогла увидеть Макса, прекрасную Ольгу и Крысю. Через минуту к ним присоединился Алексей, который вывернул из-за домика возле купальни. Интересно, когда они покинули лодку, только что или… Рядом с домиком туалет, Алексей вполне мог выйти оттуда.

А вот и Павел. Он появился из боковой аллеи, которая, кстати, как раз ведет к дому. Только вот с какой стати Павлу интересоваться студией? Причем так заинтересоваться, что даже позаботиться о том, чтобы иметь собственный ключ.

Вопросов накопилось множество. Я бросилась в кабинет Софьи, где и застала ее, пребывающей в состоянии, близком к блаженству, с бокалом коктейля в руках.

— Что это вид у тебя какой-то очумелый? — поинтересовалась она, слегка нахмурясь.

— Где ключ от студии? — вопросом на вопрос ответила я, затаив обиду за очумелый вид. Впрочем, Софья права.

— Здесь, — она продемонстрировала ключ на цепочке. — А в чем дело? — теперь в ее голосе слышалось беспокойство. Я порадовалась: не одной мне мучиться, пусть и у нее голова болит.

В глубине души я очень надеялась, что Софья найдет простое, а главное, безопасное объяснение происходящему и снимет большой камень с моей души.

Но не тут-то было.

— Кто-то был в студии, — произнесла я. Она поставила бокал на стол и принялась волноваться:

— Что значит — кто-то?

— То и значит, что я не видела мерзавца.

— Мужик?

— Откуда мне знать?

— Почему тогда мерзавец, может, мерзавка?

— Может. Мне от этого не легче. И у него или нее есть ключ от студии.

— Быть этого не может, — ахнула Софья.

— Может. Меня в студии заперли. — Я подробно рассказала о происшествии. Софья глупости не спрашивала, мол, вдруг показалось и прочее, чему я была рада.

— Стырить ключ, в принципе, мог любой, кто часто бывает в доме. Ты работаешь, ключ торчит в замке. Подошел, снял слепок…

— Ты умеешь снимать слепки? — ядовито спросила я.

— Никогда не пробовала, но не думаю, что это особенно трудно.

— А я не думаю, что снять с ключа слепок пришло, к примеру, в голову Розе.

— Понимаю, о чем ты, — глубокомысленно кивнула Софья. — Кто-то очень заинтересовался студией, и этот кто-то, скорее всего, профессионал.

Как думаешь, мы где-то прокололись или нас просто хотят ограбить?

Я пожала плечами.

— Что ты знаешь о Хоботове? — подумав, спросила я. Глаза у Софьи предприняли попытку вылезти на лоб.

— Ничего. А надо?

— Еще как, — ответила я. — Случайно подслушала его разговор с Аглаей. У дяди есть секрет, который он намерен продать за сумасшедшие бабки, по крайней мере, Аглая считает, что бабки сумасшедшие.

— Если Аглая готова раскошелиться, это как-то связано с Артемьевым. Так?

— Наверное, — вяло отозвалась я.

— Как Хоботов что-то мог пронюхать, если мы его до сей поры в глаза не видели? — Это, конечно, аргумент, но он меня не успокоил.

— Послушать его, так он старый друг Артемьева.

— И что?

— Если Артемьев, к примеру…

— Чепуха, — перебила Софья. — Дурак он, что ли? То есть дурак, конечно, но не до такой же степени?

— А если сболтнул по пьянке?

— Не замечала я за ним болтливости, а ты?

— Пьяный он обычно спал, — вздохнула я. — Или оплакивал свою загубленную жизнь. Вполне мог плакать по телефону.

— Дамы появление Хоботова не приветствовали и намекали, что между ним и Артемьевым черная кошка пробежала. Вряд ли Артемьев стал бы откровенничать с подобным типом.

— Тогда что за страшную тайну он хотел продать? Ты сама сказала: Аглаю ничего, кроме Артемьева, заинтересовать не может до такой степени, чтобы она выложила свои денежки… Нет, Хоботов что-то разнюхал.