Татьяна Полякова - Аста ла виста, беби!

— Надо думать. А ты сообразительный: кроссовки снимал, чтоб на стене отпечатков не было, с собачками подружился.

— Мы с Ленкой больше года встречаемся, я ее провожал…

— Понятно. Ты мне вот что скажи, — устало вздохнул Артем. — От кого прячешься?

— Не прячусь я вовсе… просто мне жить негде.

— Чего дома не живешь?

— С родителями поссорился…

— Придется поговорить с родителями.

— Да в чем дело-то? Мне же Ленка ключи дала, можете у нее спросить.

— Спросим. Сейчас речь не о Ленке, а о тебе. Сидишь здесь целыми днями, ночью совершаешь прогулки и вылазки в магазин. Для такого поведения должна быть причина. Ты рассказывай, я все равно докопаюсь что к чему, только тебе все это время придется посидеть у нас. — В этом месте Артем сделал сердитое лицо. По мне, так он выглядел очень забавно, но Диме так не показалось.

— За что? — попытался возвысить он голос.

— За то, что ты находишься в чужой квартире и никак не объясняешь своего странного поведения…

— Я деньги одному типу должен, — понуря голову, сообщил Дима. — Тачку я у него разбил, случайно… Он сам виноват, посадил меня за руль, хотя я был не трезвее, чем он. Ехали по Ильича, там яма, я ее не заметил, со всей дури — бух! Занесло меня и прямо в столб. Сначала вроде бы решили, что, раз оба виноваты, значит, будем как-то вместе тачку восстанавливать. Потом папаша на дружка наехал, а они вместе на меня. Только где у меня такие деньги? А они грозят. Папаша у него, кстати, крутой, вполне могут и в самом деле…

— И долго ты собираешься прятаться? — спросил Артем.

Дима пожал плечами:

— Не знаю. Может, они малость успокоятся, хоть разговаривать начнут по-человечески. В институт не хожу, на работе пришлось отпуск взять. Вляпался, короче.

— Ты даже сам не знаешь как, — кивнул Артем.

Парню это очень не понравилось.

— Что вы хотите сказать? Я здесь ничего не брал, и ключи мне дала Ленка…

— Я хочу сказать, что в соседней квартире женщину убили, и твое появление здесь в свете данного события более чем подозрительно.

— Я-то при чем? — Теперь парень испугался по-настоящему. — Я тут сижу тише воды, чтобы не засекли только… Ну, видел в глазок, что менты понаехали… извините… даже видел, как носилки вытаскивали. Ведь кого-то арестовали? С ней же парень был?

— Значит, на момент убийства ты находился в этой квартире? — спросил Артем, быстро взглянув на меня.

— Ну… был.

— Квартиру проверяли, но ты предпочел не общаться с сотрудниками милиции.

— На фиг мне это? Ленка позвонила, предупредила, что предков расспрашивали и что у бабки ключи от квартиры есть. Я и смылся. Но по улицам особо не набегаешься, у меня знакомых полно, можно и нарваться, вот я опять вернулся.

— Когда квартиру проверяли, окно лоджий было закрыто, — напомнил Артем. — Как же ты выбрался?

— Через черный ход. У меня и от него ключ есть. Когда охранник телик смотрит, пройти легче легкого, по лестнице спустился, и все. И вошел так же, окно-то я закрыл. Рисковал, конечно, но повезло. Я почему по стене лазаю — чтоб не нарваться. Хотя дом чудной, жильцов совсем ничего. А за деревьями не видно, как я по стене. И охранник из дома ночью не выходит. Они вообще всю ночь спят. Просто я боялся в подъезде с кем-то ненароком столкнуться, да и услышать могли, как я дверь отпираю.

— Это мы уже поняли. Ты нам про убийство расскажи, — напомнила я.

Парень нахмурился.

— А чего я знаю-то? Ну, шумели… Я к двери подошел, заглянул в глазок. Соседка с парнем дверь открывали, оба на ногах не стоят, он даже пьянее, чем она. Зашли и ключ в замке оставили, совсем голова не варила. Я успокоился и пошел телик смотреть. Потом девка заорала.

— Что значит заорала? — насторожился Артем.

— То и значит. Как завопит: «Дядя Вася…»

— Дядя Вася — это консьерж, что ли?

— Ну… Она его за бутылкой посылала, за шампанским. Давай, говорит, бегом, одна нога здесь, другая там. По-моему, она уже ничего не соображала.

— А что дядя Вася?

— Откуда я знаю? Подошел, сказал: «Что ты кричишь, весь дом на ноги поднимешь». Кого поднимешь, если нет никого.

— Он подходил сюда? — уточнила я.

— Конечно, раз я его слышал. Я с кухни шел. Слышу, они говорят.

— К глазку не подходил?

— Нет. Очень мне нужны их пьяные разборки. Потом все стихло, я еще до комнаты не дошел, а они уже угомонились.

— Ты уверен в том, что консьерж поднимался сюда?

— Конечно. Что я, врать буду? Потом он еще раз здесь был, с соседом. Я в глазок видел. Я днем сплю, а ночью от безделья прислушиваюсь, да и страшновато.

— Вот что, — сказал Артем, поднимаясь. — Поедешь с нами. Не волнуйся, надолго не задержу, если не врешь, конечно. Проверим твои показания, и гуляй.

Ехать Диме очень не хотелось, но он, разумеется, понимал, что выбора у него все равно нет.

— Старик соврал, — с неудовольствием глядя на меня, заметил Артем, точно не старик, а я соврала. — И этому должна быть причина.

— Значит, она у него была, — кивнула я.

— Думаешь, убил он? Но какая причина?

— Давай ее поищем. Где, кстати, сейчас Глымов?

— В больнице, у него же сердце больное, а здесь убийство…

Я пошла к двери, собираясь проститься с Артемом, но вдруг замерла, ибо ко мне пришла мысль, которая, должно быть, и не давала мне покоя все это время: сестра Гавриловой говорила, что художник, тот самый, с кем у Гавриловой была несчастная любовь, знакомил Настю с отцом, а по документам у него вроде бы отца нет. Странно, что я тогда не придала этому значения, решив, что она оговорилась.

— По документам эта женщина — мать-одиночка, но отчество у сына Васильевич. Неужто все так просто? — покачал головой Артем.

— Да уж, — вздохнула я. — Простота большой трагедии.

Стас спал в машине, дожидаясь, когда я вернусь от Артема.

— Ну что? — зевая, спросил он. — Парень рассказал что-то интересное или мы зря потратили столько времени?

— Тебе его точно тратить ни к чему, в то время, как прах твоей бабушки до сих пор лежит в чужой земле. Завтра попробую тебе помочь и восстановить историческую справедливость в знак большой любви и благодарности к братскому литовскому народу.

— Хочешь сказать, что своих дел у тебя больше нет? Неужели парень видел убийцу?

— Так мне еще никогда не везло. Однако надо и ментам поработать. Не только мне чужие пороги обивать.

— Куда ты едешь? — удивился Стас, заметив, что я сворачиваю на светофоре.

— В гостиницу, где ты живешь. У меня ты все-таки загостился.

— Гонишь? А как же плохие ребята?

— Ты с ними прекрасно справляешься.

Он еще что-то говорил, но я в ответ лишь дипломатично улыбалась и с облегчением высадила его возле гостиницы.

Все действительно оказалось до банальности просто. Много лет назад и Глымов, и погибший художник Сушков, и Гаврилова жили неподалеку друг от друга. Молодые люди знали друг друга с детства. Правда, потом долго не виделись, пока уже взрослыми людьми не встретились вновь. Но не это обстоятельство было для нас самым интересным. Глымов, по рассказам его бывшей соседки, охотно заводил романы на стороне. Результатом одного из таких увлечений стало рождение мальчика, которому дали имя Борис, отчество он получил Васильевич, хотя отец категорически отказывался признать его своим ребенком. В конце концов женщине стало обидно, что родной отец ходит мимо мальчишки, делая вид, что не замечает его, и она поменяла квартиру на жилье в другом районе. По иронии судьбы, через несколько лет в соседнем доме получил долгожданную квартиру и Глымов. Но теперь он совершенно по-другому отнесся к мальчику. Может, остепенился, а может, понял, что другого сына у него уже никогда не будет. Он помогал парню деньгами и всячески демонстрировал свою любовь. Когда остался вдовцом, даже хотел жениться на своей прежней возлюбленной, чтобы семья после стольких лет воссоединилась, но мать мальчика, а тогда уже молодого человека, категорически этому воспротивилась. Видно, обида еще жила в ней и давнюю любовь сменила ненависть. Теперь она на Глымова не обращала внимания и даже имени его не упоминала, хотя сыну видеться с отцом не препятствовала. А потом парень погиб. Покончил жизнь самоубийством или был убит любовником девушки, с которой он собирался связать свою жизнь. Горе не объединило его родителей, и каждый свое переживал по отдельности,