Татьяна Полякова - Я — ваши неприятности

— У меня вы в безопасности, — заверил Илья. Бог знает, был ли он сам уверен в этом. Но выбирать не приходилось. Как долго мы будем прятаться, виделось смутно. Я решила так: переждать пару дней и обратиться к Владимиру Петровичу с просьбой вывезти нас из города. Какими бы сумасшедшими ни были Юрик и вся эта компания, но отдел по борьбе с организованной преступностью они должны уважать.

А между тем к офису подъехал микроавтобус, в него сели мы с Ильей и Серафимой, три охранника и шофер. Впереди и сзади — машины с охраной. У меня засосало под ложечкой.

Возле дома Ильи из первой машины высыпала охрана и рассредоточилась. Подъехав почти вплотную к входной двери, мы вышли и торопливо скрылись в доме. Я поняла, как неудобно быть президентом.

В доме была очень сложная для моего понимания система охраны, но и этого оказалось мало: в холле расположились двое ребят очень внушительного вида. По всему выходило: надолго. Я пацифист по натуре, даже играть в войну никогда не любила, а тут вдруг оказалась в центре предполагаемых военных действий. Было от чего загрустить. Я отбыла в отведенную мне комнату, оставив Тарханова наедине с тетушкой. Их настроение вызывало легкое недоумение: казалось, они не особенно горевали, что проведут несколько дней в добровольном заключении. Впрочем, Тарханов собирался каждый день ездить на работу. И правильно: весь российский бизнес непременно развалится, устрой он себе отпуск. Так что Серафима радовалась зря.

Я легла спать. А проснувшись, услышала знакомый голос, он доносился из кухни. С радостно бьющимся сердцем я бросилась туда, чтобы заключить в объятия верного друга и укрепить свой пошатнувшийся оптимизм. По моему мнению, органы просто обязаны внушать оптимизм.

Беседа шла на повышенных тонах. Я имею в виду тетушку. До сей поры к милиции она относилась с некой брезгливостью, а вот теперь требовала защиты и возмущалась бездеятельностью. Причем, как удалось мне выяснить в первые же пять минут, по-прежнему темнила и недоговаривала.

— Ты деньги отдала? — рычал Владимир Петрович.

— Отдала.

— Чего ж ему надо?

— Откуда мне знать? Грозится.

— Врешь ты все, Серафима. Каток правила знает. А беды ваши от самонадеянности. Откуда деньги?

— От верблюда.

— Правильно. Говорил: покайтесь, легче станет. Так ведь нет. Все хотите своим умом жить. Вот сами и расхлебывайте.

— До чего ж вы, менты, народ зловредный. Человеку тяжко, а вам непременно еще воспитывать надо.

— А как же? На то поставлены. Ладно, мое последнее слово: завтра рано утречком я с приятелем на машине подъеду и отвезу вас к Лике домой. У нее лучше тоже не задерживаться, а отправиться в отпуск. Ненадолго. Все ж таки не думаю, чтоб вы успели сотворить нечто такое, за что вас долгие годы будут по свету гонять. — Он сделал паузу и добавил:

— Кстати, меня сегодня к начальству вызывали. Очень интересовались, что за частное расследование я затеял.

— И что ты затеял? — нахмурилась тетушка.

— Откуда ж мне знать? С вами это никак не связано?

Мы переглянулись, я вздохнула, а Серафима головой покачала.

— Да что спрашивали-то?

— А ничего. Пожурили, что, мол, есть сведения, что вы, Владимир Петрович, занялись частным сыском. Я поклялся как на духу, и разошлись по-доброму.

— Вовка, ты бы поосторожнее, — заныла Серафима. — Ведь неспроста вызывали. Слышишь? Кому-то ты ненароком дорогу перешел.

— Я не переходил, а вот вы туда-сюда мечетесь, и добра от этого не будет. Уяснили? Допрашивать я вас не собираюсь, а предупредить должен.

— Опять завелся, — разозлилась тетушка. — Давай о деле. Во сколько тебя завтра ждать?

— В пять утра будьте у дверей в полной боевой готовности.

Владимир Петрович отбыл к семье, а мы с Серафимой начали готовиться к отъезду. Впрочем, подготовка ограничилась разговорами: чемоданов и тех на сей раз не было.

— Циркач меня тревожит, — заметила тетушка. — Звонил?

— Откуда мне знать? Телефон ведь у тебя в квартире лежит. Да и не хочется мне с ним разговаривать, если честно.

Опасное это занятие: мужиков за нос водить.

— Твоя правда, — вздохнула Серафима. — За нами бы не помчался. Как думаешь?

— Не знаю. Ты у нас великий стратег и мыслитель, а я все больше по заданному сценарию… Давай-ка спать, — внесла я разумное предложение. — Подниматься чуть свет. Одно хорошо: завтра мы будем в трехстах километрах от всего этого…

— Если повезет, — кивнула тетушка, как видно, желая меня утешить.

Уже в половине пятого мы стали то и дело поглядывать в окно. Илья Сергеевич был грустен. После того как часы в холле пробили шесть, мы могли смотреть только на минутную стрелку, сохраняя тревожное молчание. Еще через пятнадцать минут тетушка потянулась к телефону, сказав испуганно:

— На Вовку это не похоже.

Тут я вспомнила слова Руслана, сказанные Катку: “Она давно менту проболталась”. Вызов Владимира Петровича к начальству и сегодняшнее опоздание… Неужто у Юрика нашлись друзья в том самом отделе, где с ним усердно боролись? Судьба верного друга начинала всерьез тревожить.

Серафима дозвонилась до его квартиры, трубку сняла жена.

Тетушка извинилась медовым голосом, а потом начала бледнеть. Мы с Тархановым переглянулись: рыдания, доносившиеся из трубки, достигли наших ушей. Серафима разговаривала минут десять, дала отбой и сказала:

— Вовка в больнице. Вчера возле собственного подъезда какой-то тип ударил его по голове чем-то тупым и тяжелым. На счастье, сосед с первого этажа все это видел и закричал. Неизвестный с места преступления скрылся, а Вовка скорее всего только благодаря соседу жив остался.

— Как он? — пролепетала я.

— Более или менее… Катерина всю ночь была с ним в больнице, только сейчас вернулась. Голова пробита, но отделался сотрясением мозга.

— Слава Богу, — вздохнула я. Серафима моей радости не разделила, молча с Тархановым переглянулась. Тот был бледен, кусал губы и не замечал этого.

— Что? — испугалась я.

— Хреновые дела, племяшка. Если решили Вовку убить…

— Как убить?

— Что ж они, ты думаешь, просто так напали?

— Может, и не Каток это вовсе, а, Серафима? Может, ограбить хотели? Шпана какая-нибудь.

— И не мечтай. Вся шпана в районе Вовку знает лучше отца родного. С отцами, сама знаешь, как бывает, а Вовка двадцать лет на одном месте. Едем в больницу.

— Шесть утра, там все закрыто, и нас не пустят.

— Нас пустят, — заверила тетушка. И была права.

Владимир Петрович лежал бледно-зеленый и улыбчивый. Спросил, едва не смеясь:

— Что глаза как блюдца? Проняло наконец?

Серафима заревела с порога.

— Вовка, прости ради Христа… Да разве ж я могла помыслить, что они на такое отважатся?

— Могла, не могла… умных людей слушать надо. Пристраивайтесь. И рассказывайте.