Эндрю Бергман - Большая чистка сорок четвертого года. Кот привратника

— Ладно, Мэл, заткнись. — Он прошел мимо меня и уставился на ботинки Фентона. Они действительно заслуживали внимания — черные, блестящие. Носочки под углом сорок пять градусов к полу. — Делать нечего. Зови полицию.

— А ты все-таки разберись с шамесом, — не унимался портье, вероятно, таким своеобразным способом желая отблагодарить меня за подаренный доллар.

— Да иди, иди.

Милейший Мэл вышел, явно раздосадованный.

Штатный детектив посмотрел на дверь.

— Скотина, — грустно констатировал он, зашел в ванную комнату и склонился над трупом, а я пока покуривал «Лаки», пускал дым колечками. Потом я услышал, как полилась вода из крана. Штатный появился в дверях ванной комнаты, на лице его блуждала мрачная улыбка человека, достаточно долго прослужившего в дешевых отелях.

— Аккуратная работа, — сказал он.

— Может, ему предварительно вкололи какую-нибудь дрянь? Не похоже, чтобы он пытался защищаться.

Штатный улыбнулся почти весело. Глаза у него были удивительно голубые и чистые, но, судя по сети морщинок возле нижних век, он полжизни провел при свете электричества.

— Ты шамес, да?

— Меня зовут Джек Ливайн.

Я постарался придать голосу внушительность и предъявил удостоверение. Он мельком взглянул на него и протянул руку:

— Тутс Феллман.

Мы обменялись рукопожатиями. Это был первый приличный человек, с которым мне довелось столкнуться за время, прошедшее с утра. А может, и за последнюю неделю.

Общение исключительно с одними подонками очень утомляет.

— У тебя было к нему какое-то дело? — спросил Тутс Феллман.

— Понимаешь, я даже не успел узнать, какое именно. Постучал в дверь, вошел, а он, вот он — лежит, улыбается.

— Я тебе ничем помочь не могу. Когда он здесь объявился, я сразу понял, что в Нью-Йорке стало одним сукиным сыном больше. Ну и приказал Мэлу присматривать за ним по возможности. — Тутс грузно опустился на кровать, не сводя глаз с ботинок Фентона. — Держу пари, ты сейчас подумал: ну и поганая работа у этих штатных детективов, верно? — Он отстегнул бабочку и грустно улыбнулся.

Я пожал плечами:

— Пока он был жив, ты за ним ничего не заметил интересного?

— Абсолютно. Это был тот еще темнила. Может, к нему и приходил кто-нибудь, да я-то не сидел возле его двери с утра до вечера. Но внизу, среди шушеры, он не толкался, точно знаю. Он был профи. Может, потому его и грохнули.

— И грохнул его тоже профи, — сказал я. Смотри, какой в номере образцовый порядок. Словно перед семейным чаепитием.

— Так ты полагаешь, его чем-то накачали, прежде чем пристрелить?

— Да уж вряд ли он отключился просто с перепугу. Тутс снова зашел в ванную комнату.

— А ведь ты прав, Ливайн, — донесся оттуда его голос. — На затылке у парня здоровенная шишка. Конечно, он мог ее заработать и поскользнувшись, но пожалуй, твоя версия верна. — Снова полилась вода из крана. Тутс вышел, вытирая руки о штанины. — Ни черта не понятно. Что-то тут не так.

— Это точно, — согласился я, ожидая, когда он задаст самый неприятный вопрос.

И вот он взглянул на меня скорее озабоченно, чем подозрительно, и спросил с явной неохотой:

— Можешь рассказать, какое конкретно дело было у тебя с этим?…

— Нет. Но поверь, ничего серьезного. Он раскручивал одну мою клиентку, но ставки не были столь высоки, чтобы дырявить друг друга почем зря. Кроме того, нервишки у нее не те, не смогла бы она пальнуть три раза — и все в яблочко.

Тутс восхищенно поднял кустистые брови:

— Ох шамесы, бабы идут к вам косяком.

— Это только в кино, Тутс. Думаю, кроме нее у Фентона был кое-кто еще на примете. Этот кое-кто, видать, и решил отделаться от Фентона таким вот немудреным способом.

Тутс снова улыбнулся и вдруг приятно меня удивил:

— Хочешь смотаться отсюда до прихода полиции?

— Конечно. Это избавит меня от необходимости врать. Я этого ужасно не люблю. Вдобавок от них ведь можно и по шее схлопотать ни за что ни про что.

— Я позвоню Мэлу, скажу, чтобы он тебя пропустил. Но учти, за тобой останется должок.

Я встал и пожал ему руку:

— Заглядывай ко мне в контору, дружище. Для хорошего человека в моем сейфе всегда найдется бутылочка-другая.

Тутс уже держал трубку возле уха.

— Договорились. — Он подмигнул, хлопнул меня по плечу, и я с легким сердцем направился к выходу. В номере начинало заметно припахивать. — Мел, — услышал я за спиной, — не задерживай шамеса. Он в порядке. Потому что я так хочу, вот почему!

Когда я вошел в кабину лифта, гиппопотам отшатнулся от меня, как от зачумленного, поэтому на сей раз обошлось без соленого душа.

— Соскучился без меня, худенький? Может, снова в сауну заглянем? — не удержался я от вопроса. Я ведь общительный.

— А этого нюхнуть не желаешь, шамес? — Он указал куда-то чуть пониже своего брюха.

— Нет уж, увольте, я предпочитаю что-нибудь попостнее.

— Все шутишь, — процедил он презрительно.

— Отнюдь, просто слежу за своей талией.

Кабина остановилась, я выскочил, успев щелкнуть чудовище по лбу:

— Ах ты, бутуз!

— Ну, погоди, мы еще встретимся! — крикнул он мне вдогонку.

Мэл с кислой миной наблюдал, как я покидаю отель. Я замедлил шаг возле стойки:

— Спасибо за гостеприимство. Отныне всем знакомым, приезжающим в Нью-Йорк, я буду рекомендовать исключительно ваше заведение.

Мне повезло — я шмыгнул в дверь как раз в тот момент, когда соседняя отворилась и в вестибюль вошли трое полицейских, а за ними — несколько человек в штатском, тоже из полиции, и среди них я опознал Пола Шея, с которым встречаться не испытывал ни малейшего желания. Он-то не засек меня просто чудом. Проведи я еще минуту в этом притоне, обмениваясь любезностями с портье, и Шей непременно заволок бы меня в участок, где пришлось бы часа три ерзать на жесткой скамье и уверять его, что я оказался в отеле «Лава» по чистой случайности, — захотелось погреться в сауне, ну да, замерз, ведь сегодня прохладно, а Шей прихлебывал бы кофе и задавал снова и снова один и тот же вопрос: «Что тебе понадобилось в отеле „Лава"?» И это у него еще мягкие методы воздействия, есть и другие…

На улице я глубоко и с облегчением вздохнул. Было жарко, но дышалось несравненно легче, чем в восемьсот пятом номере. По возвращении в контору меня ожидал разговор с Керри Лэйн, а я был к нему не готов. Чтобы как-то его отсрочить, я убедил себя, что неплохо бы подкрепиться, и зашел в кофейню на Сорок восьмой улице.

По профессиональной привычке занял место в углу — такая позиция создает возможность наблюдения за происходящим в помещении. Заказал порцию жареного тунца и политые майонезом тосты. Развернул газету. Международные новости были отменные. Наши ребята наконец высадились в северной Франции, и местное население встречало их куда приветливее, нежели немцев. Воевать оставалось недолго. В следующей колонке губернатор Дьюи расшумелся: дескать, в Белом доме давно пора менять кадры. Я его хорошо помнил по тем временам, когда он был прокурором федерального округа — все полицейские, в разговоре с которыми мне случалось упоминать его имя, утверждали, что он отца родного не пожалеет ради красного словца о себе на первой полосе центральной газеты. Так, ну а что там с президентом? Ага, все то же. Смех и грех. Ну смех и грех. Мне страсть как не терпелось насладиться чтением спортивного обозрения, живописующего подвиги всех этих косоруких аутфилдеров и слепоглухонемых инфилдеров, и все-таки я отложил газету. Мысль о том, что ведь не прошло и двух часов со времени визита Керри Лэйн, а я умудрился вляпаться в мокрое дело, — мысль эта, оказывается, крепко засела в моем мозгу. Мировые войны — это да, это, конечно… Но вот воспоминание о ботинках Фентона заставило меня долго рассматривать чашку с кофе, прежде чем я сообразил, каким образом она передо мной появилась и что с ней, собственно, делать.