Уильям Айриш - Избранное. Компиляция. Книги 1-20

Наконец, вместо того чтобы уйти, Полночь направилась к Акосте. Шла медленно, но, видно, настроена была решительно и воинственно. Она шла, как той ночью в комнате, когда увидел ее в первый раз. В такой момент с ней лучше не шутить!

Акоста оставался на своем месте за столом. Здесь еще находились его подчиненные, и ему негоже было отступать. Однако на лице сыщика читалось, что он не прочь сделать несколько шагов назад.

Полночь остановилась у стола и уставилась на Акосту. Казалось, она хочет испепелить его взглядом.

Все в комнате присмирели и притихли.

Я кашлянул, давая понять, что постараюсь вывести ее отсюда. Женщина даже не посмотрела на меня.

— Привет, Полночь! — сказал я, чтобы успокоить ее.

Но это не помогло. Она продолжала держать Акосту под своим взглядом.

— Поговорим на улице, — ответила женщина, не глядя на меня. — Здесь обстановка неподходящая.

Она так сильно фыркнула, что бумага перед Акостой взлетела в воздух.

После этого Полночь развернулась и пошла к выходу. Она по-прежнему шагала медленно, но решительно, с угрожающим видом. Двое стражей предусмотрительно отошли в сторону.

Полночь задержалась на пороге, обернулась и снова посмотрела на Акосту, во второй раз стараясь испепелить его предостерегающим взглядом. Потом подняла колено, извлекла из-под юбки огрызок сигары и сунула в рот. Продолжая демонстрировать свое отношение к полицейским, протянула правую руку к верхней части двери и провела большую поперечную черту по дереву. Черта кончилась тем, что зажглась огромная спичка.

Секунду спустя эта спичка, дымясь, летела через дверь по направлению к Акосте.

Полночь вышла. В воздухе осталось немного дыма от сигары.

Я взглянул на Акосту. Тот украдкой провел носовым платком по потному лбу. Потом взял пресс-папье и осторожно положил его на документы, которые чуть раньше взвились в воздух от фырканья Полночи.

— Закройте дверь, — приказал он полицейским. — Я не хочу ее больше видеть.

Через минуту я догнал женщину на улице. Она шла не спеша, уверенная в себе, и люди уступали ей дорогу. Я окликнул ее.

— Ну вот, все кончилось, Полночь, — произнес я, шагая сбоку.

— Все кончилось, guapo,[19] — повторила женщина.

Оказалось, что говорить нам больше не о чем, мы замолчали.

— Я бы пригласил вас выпить чего-нибудь, — начал я, — но…

— Я знаю. «Она» уже там — та, которая ждет вас. В могиле.

Ударом руки Полночь стряхнула пыль с моего рукава. Таким образом, мы попрощались друг с другом. Как корабли, которые расходятся бортами в ночи. Будто тропинки, которые пересеклись во мраке.

Я на мгновение задержал на женщине взгляд, затем повернулся. Полночь продолжала свое шествие по улице, я же вошел в «Слоппи».

Остановился у табурета, где мы сидели вместе. В уме всплыли Евины последние слова:

«О, Скотти… дай мне знать, как получилось наше фото.»

— Оно получилось хорошо, любимая, — вполголоса проговорил я.

Поднял бокал и выпил за нее. Затем разбил бокал о табурет.

Я не знал их имен. Никогда не слышал их голосов. Строго говоря, я даже не знал, как они выглядят, ведь на таком расстоянии лица были слишком малы, чтобы можно было рассмотреть их черты. Но зато я мог бы составить расписание их приходов домой и уходов, повседневных привычек и занятий Они были обитателями домов, окна которых выходили во двор моего дома.

Не спорю – это несколько напоминало подглядывание и даже могло быть ошибочно принято за нездоровый интерес к чужим делам. Но вины моей тут не было, и вообще все обстояло иначе. Дело в том, что именно тогда я был лишен возможности свободно передвигаться. Я с трудом перебирался от окна к кровати и от кровати к окну. А окно эркера, выходившее во двор, было, пожалуй, самым удобным местом в моей спальне в жаркую погоду. Оно не было затянуто сеткой, и, чтобы избежать нашествия всех окрестных насекомых, мне приходилось сидеть с выключенным светом. Меня мучила бессонница. А спасаться от скуки чтением я так никогда и не научился.

Поэтому иного выхода у меня не было – разве что я должен был сидеть с зажмуренными глазами.

Возьмем наугад некоторые из окон. Прямо напротив, там, где окна выглядели для меня еще квадратными, жили молодожены, почти подростки – ужасные непоседы. Они бы просто на просто погибли, если б провели хоть один вечер дома. Уходили они всегда в такой спешке, что забывали выключить свет. Не думаю, что за все то время, что я наблюдал за ними, они хоть раз вовремя вспомнили об этом.

Впрочем, они никогда не забывали об этом полностью. Минут через пять он врывался в квартиру, наверное, прибежав уже с другого конца улицы, и вихрем проносился по комнатам, щелкая выключателями. Уходя, он обязательно в темноте обо что-нибудь спотыкался и падал. Я про себя посмеивался над этой парочкой.

Соседний дом Окна уже немного сужены перспективой. Там тоже было одно окно, в котором каждый вечер гас свет. Это всегда вызывало у меня легкую грусть. Там жила женщина с ребенком, скорей всего молодая вдова. Я видел, как она укладывала девочку в кроватку, наклонялась и с непередаваемой тоской целовала ее Она загораживала от ребенка свет и тут же садилась подкрашивать себе глаза и губы. Потом она уходила. Возвращалась всегда под утро.

В третьем доме уже ничего нельзя было рассмотреть, его окна казались узкими, точно бойницы средневековой башни. В доме, притаившемся в конце двора, опять открывалось широкое поле для наблюдений, поскольку он стоял под прямым углом к остальным, в том числе и к моему собственному, замыкая ущелье, которое тянулось между задними стенами всех этих домов. Из своего выступавшего полукругом эркера я мог заглядывать туда так же свободно, как в кукольный домик, у которого снята боковая стенка. И все было уменьшено почти до тех же размеров.

Это был многоквартирный доходный дом, двумя этажами выше своих соседей, и, как бы подчеркивая эту разницу, по его задней стене поднималась пожарная лестница. Но дом этот был стар и, видимо, уже приносил мало прибыли. Как раз тогда его модернизировали. Чтобы не терять арендной платы, домовладелец на время работ не выселил жильцов из здания, а ремонтировал квартиры по одной. Из шести квартир, выходивших окнами во двор, верхняя была уже готова, но пока пустовала. Сейчас работали в той, что была на пятом этаже, нарушая стуком молотков и визгом пил покой обитателей этого "чрева" квартала.

Мне было жаль супружескую пару, которая жила этажом ниже.

Я не переставал удивляться, как они терпели у себя над головой такой шум. Вдобавок жена, вероятно, страдала каким-то хроническим недугом: даже на таком расстоянии я мог определить это по той вялости, с которой она передвигалась по квартире, всегда в халате – ни разу я не заметил на ней другой одежды. Иногда я видел, как она сидит у окна, подперев голову рукой. Я часто думал, почему он не пригласит доктора; впрочем, быть может, это было им не по средствам. Похоже, что он нигде не работал. Нередко в их спальне за опущенной шторой до поздней ночи горел свету и мне тогда казалось, что в это время ей особенно плохое и он бодрствует вместе с ней. А однажды он, видно, и вовсе не сомкнул глаз за всю ночь – огонь в том окне горел почти до самого рассвета. Не подумайте, что я всю ночь наблюдал за их окном. Просто в три часа, когда я наконец перетащился с кресла на кровать, чтобы попробовать хоть немного вздремнуть, там все еще горел свет. А когда, убедившись в тщетности своей попытки, я на рассвете прискакал на одной ноге обратно к окну, свет в той квартире еще слабо пробивался сквозь рыжеватую штору.