Андрей Воронин - Слепой. Антикварное золото

Расшифровка оказалась делом не столько сложным, сколько продолжительным и нудным. Автор этой эпохальной рукописи отличался многословием и свойственной куртуазной литературе того времени витиеватостью стиля. К тому же предпринятый им в отношении своего благодетеля, профессора Шлимана, вульгарнейший кидняк этот проходимец считал настоящим шедевром, венцом своей карьеры — великим подвигом, достойным стоять в одном ряду с тем, что совершил сам Шлиман, открыв миру легендарную, воспетую Гомером Трою. Хвастливые тирады этого давно истлевшего в безымянной могиле родовитого подонка, которые приходилось кропотливо, буква за буквой, расшифровывать и переносить на бумагу, безумно раздражали Александра Антоновича. Однако дело того стоило: за очередным лирическим отступлением неизменно следовал ряд четких указаний тому, кто станет искать клад. Гронский даже заподозрил, что шифровка нарочно составлена таким образом, чтобы тот, кто станет ее читать, был вынужден внимательно ознакомиться с мыслями господина Крестовского «о времени и о себе», дабы ненароком не пропустить что-нибудь важное. Чувствовалось, что первый неудачный опыт на литературном поприще многому его научил, и, составляя послание потомкам, Дмитрий Аполлонович этот опыт учел.

Наконец расшифровка была закончена. Гронский шумно, с облегчением вздохнул, захлопнул тетрадь, чихнул, ненароком вдохнув взметнувшуюся серым облачком пыль, добродушно выругался и небрежно бросил тетрадь в ящик стола. Ящик он запер на ключ, ключ спрятал в карман, затем велел принести себе кофе и, потягивая крепчайший отвар из зерен этого экзотического растения, с наслаждением выкурил сигарету. Часы над его головой мерно отстукивали секунды. Это было зловещее щелканье изуверского механизма, призванного напоминать людям об их недолговечности; стрелки двигались вперед, все время вперед и никогда назад, наматывая на холодные шестерни непрочную нить человеческой жизни. Но Александр Антонович в данный момент не был склонен внимать заключенному в этом похожем на поступь самой Смерти тиканье грозному предупреждению. «Memento mori», — отщелкивали часы, но Гронский их не слушал. О смерти он, конечно же, помнил, но помнил примерно так же, как человек, занятый ураганным сексом, помнит о том, что в какой-нибудь Уганде случился неурожай. Он помнил о смерти так же, как студент, наливающийся вермутом на развеселой вечеринке, помнит о неизбежной, но еще очень далекой (как ему кажется) экзаменационной сессии или как малыш, тайком вскрывающий буфет в поисках припрятанных родителями конфет, помнит о кариесе и несварении желудка.

Допив кофе, докурив сигарету и в полной мере насладившись приятным ощущением одержанной победы — далеко не первой и, конечно же, не самой крупной из одержанных им побед, но стоящей особняком в этом длинном ряду благодаря необычности выигранной битвы, — банкир Гронский вернулся к работе. Теперь, руководствуясь расшифрованными заметками Дмитрия Аполлоновича Крестовского, которого он про себя именовал «троянским вором», Александр Антонович составлял что-то вроде подробного описания маршрута, ведущего сквозь подземный лабиринт к таящемуся в его глубине кладу. Писать он старался простыми, короткими предложениями и предельно ясно — так, чтобы в этом руководстве для начинающих кладоискателей разобрался даже полный идиот.

Поймав себя на этом, Александр Антонович задумался. Накопленный в последнее время плачевный опыт совместной работы с Медведем и Злым подсказывал, что эта парочка может провалить даже такое простое задание, как безопасная прогулка по точно указанному маршруту. Не то чтобы они действительно были законченными болванами, неспособными самостоятельно завязать шнурки на ботинках; Медведь еще туда-сюда, но Злой-то наверняка таковым не являлся. Но им регулярно не везло, и Гронский догадывался, в чем причина этого невезения: ребята просто не умели быстро принимать правильные решения, если только речь не шла о простейших действиях вроде вышибания чьих-нибудь мозгов.

С Медведем все было более или менее ясно: это был просто тупой бык, динозавр времен горбачевской перестройки, не сумевший эволюционировать и каким-то чудом избежавший вымирания. А вот Злой был другого поля ягода. Он был, казалось бы, неглуп, но ступени его деловой карьеры вели не вверх и даже не вниз, а по кругу, в одной плоскости. Едва успев подняться с колен, он тут же снова падал мордой в грязь в результате очередной фатальной ошибки. Он словно притягивал к себе неудачи; Александр Антонович заподозрил бы в таком постоянном невезении некое мистическое вмешательство свыше, какой-нибудь злой рок, если бы не был опытным руководителем. Но, будучи таковым, он понимал, что все гораздо проще. Злому не хватало деловых качеств, смекалки и гибкости, необходимых для того, чтобы выжить в джунглях российского бизнеса.

Словом, доверять этой компании, состоящей из неудачника и откровенного дебила, ответственное дело нельзя. Но и альтернативы их кандидатурам Гронский не видел — разве что отправиться под землю самому, прихватив для компании Солоницына. Вводить в дело новых исполнителей ему не хотелось; к тому же Злой и Медведь уже бывали в тех краях и хотя бы знали дорогу к месту, где был застрелен Крестовский. Оттуда до тайника было совсем недалеко, и, располагая точным описанием маршрута, даже эта парочка могла справиться с работой.

Кроме того, оставлять исполнителей в живых Александр Антонович не собирался, считая данное мероприятие как раз тем случаем, когда человеческие жертвы просто необходимы, более того — неизбежны. А Злой с Медведем знали об этом деле так много, столько в нем напортили и так надоели Гронскому своей неуклюжестью, что пристрелить обоих сам бог велел. Казалось вполне логичным позволить им довести начатое до конца и получить заслуженную награду — не обещанную (пообещать-то можно что угодно), а вот именно заслуженную. То есть ту, которую они заслужили. По пуле в каждую тупую башку — вот и вся награда.

Александр Антонович вернулся к составлению своей шпаргалки. Он работал не торопясь, со вкусом — так же, как во время расшифровки записок Крестовского. Электрические часы тикали у него над головой, время неслось вскачь, но Гронский не спешил. Спешку в делах он считал одной из причин множества финансовых крахов — так же, впрочем, как и неоправданное промедление, продиктованное нерешительностью или ленью. Но в данном случае спешить ему было некуда. С момента смерти Крестовского прошло уже больше трех недель, и до сих пор не случилось ничего, что вызвало бы у него хотя бы тень беспокойства. За это время Злой и Медведь четырежды побывали на квартире убитого, всякий раз принося совсем не то, что нужно: то скверную ксерокопию каких-то мемуаров Дмитрия Аполлоновича, то нотариально заверенное свидетельство о дворянском происхождении рода Крестовских, то украденную Дмитрием Крестовским в каком-то архиве синьку со схемой подземных коммуникаций московского Центра — безнадежно устаревшую, ни на что не годную. Потом самому Александру Антоновичу пришлось на неделю вылететь в Австрию по делам банка, и, только вернувшись оттуда, он обнаружил, что его работнички принесли наконец то, что надо, — старую тетрадь в потрескавшемся кожаном переплете с вытисненными потускневшим золотом инициалами «Д. А. К.»…