Андрей Воронин - Слепой. Смерть в подземке

Стоявшие на крыльце инстинктивно присели; пистолет выстрелил снова, пуля разбила одну из вмонтированных в бетонный козырек крыльца галогенных ламп, осыпав их головы мелкой стеклянной трухой, и «шестерка», дико взревев слабосильным изношенным двигателем, сорвалась с места.

— Стой! Стой, дурак, куда тебя несет?! — закричал Ник-Ник, хватая за куртку бросившегося в погоню Дугоева.

Марат не ответил — он только рычал, как настоящий хищник, и удерживать его было все равно что пытаться остановить самосвал, вцепившись руками в задний борт. Высвободившись из захвата, он в два прыжка слетел по ступенькам крыльца, на бегу нажал кнопку на брелоке, разблокировав центральный замок своей машины, и рывком распахнул дверцу. Черный Барс ездил на спортивном «ниссане» — автомобиле не самом модном, престижном и дорогом, но достаточно быстром, чтобы догнать кого угодно, если только этот кто-то не является профессиональным автогонщиком.

О том, что будет, когда погоня завершится, оставалось только гадать; приходившие в голову догадки все, как одна, носили самый мрачный характер. Старый тренер тихо взялся руками за голову и зажмурился изо всех сил: то, что еще минуту назад обещало стать наивысшим пиком его профессиональной карьеры, прямо на глазах превращалась в глубоченную яму с дерьмом. Когда стремительный, как управляемый ракетный снаряд, «ниссан» настигнет вазовскую телегу (а он настигнет, потому что тонированные стекла и титановые колесные диски, установленные на упомянутый инженерно-технический раритет, никоим образом не влияют на скорость движения), без пяти минут чемпион мира превратится либо в труп, либо в калеку, либо в фигуранта уголовного дела о нанесении тяжких телесных повреждений, а может быть, и об убийстве.

— А, чтоб вы сдохли, шакалы! — донесся с автомобильной стоянки полный бессильной ярости вопль Дугоева. — Я вас найду, клянусь!

Ник-Ник осторожно открыл глаза и отыскал взглядом своего подопечного. Марат Дугоев стоял около открытой дверцы «ниссана», грозя кулаком вслед уехавшей «шестерке». Приземистый спортивный автомобиль показался тренеру каким-то уж чересчур приземистым, и, приглядевшись, он понял, в чем дело: низкопрофильные бескамерные покрышки колес были проколоты все до единой, и машина почти касалась днищем асфальта. Погоня, таким образом, отменилась сама собой, и у Ник-Ника немного отлегло от сердца.

Переведя дух, он вытряхнул из заменяющей прическу коротенькой седой стерни стеклянный мусор, закурил новую сигарету и стал спускаться с крыльца, слыша, как позади, в вестибюле, орет в телефонную трубку, вызывая полицию, перепуганный до полусмерти охранник.

Ведя машину по полупустому в этот час Кутузовскому проспекту, пожилой генерал вдруг ощутил мальчишеское, давно забытое желание вдавить педаль газа в пол и посмотреть, что будет. Он без особого труда справился с собой, потому что точно знал: ничего хорошего из этого не выйдет. Рефлексы у него уже не те, что прежде, зрение потеряло остроту, сердчишко пошаливает, да и к чему эти детские игры в ночных гонщиков, если адреналина ему хватает и без них? При своей работе он может, даже не вставая из-за письменного стола, испытать ощущения, острота которых даже не снилась любителям экстремальных видов спорта. Да и сейчас он, прямо скажем, не в бирюльки играет и не вышивает крестиком картину Шишкина «Утро в сосновом лесу», и какой-нибудь покоритель горных вершин или попрыгун с парашютом на его месте давно навалил бы полные штаны и запросился домой, к маме. А он — ничего, едет себе как ни в чем не бывало и даже, видите ли, испытывает желание ехать чуточку быстрее. Как будто и впрямь боится опоздать…

Поймав себя на этих хвастливых размышлениях, генерал сердито фыркнул, нашарил в кармане еще один леденец, развернул, сунул скомканную бумажку в пепельницу под приборным щитком и, причмокивая, попытался сосредоточиться на деле. Это у него получилось не так чтобы очень. В последнее время на него все чаще накатывали мутные волны сомнений в правильности избранного пути, в том, что из дела всей его жизни когда-либо выйдет хоть какой-нибудь толк. Дурные люди — как сорная трава: сколько ни рви, меньше все равно не становится, и последнее слово в конечном итоге всегда остается за ней.

Вот сейчас, например, он с риском для карьеры и жизни пытается перекрыть канал контрабандных поставок якутских алмазов за границу. Спрашивается: зачем? Чтобы изловить шайку воров и контрабандистов? Так ведь то, что не успел стащить один ворюга, уже назавтра стибрит другой. Стибрит и даже спасибо не скажет дорогому товарищу генералу, который дал ему такую отличную возможность набить мошну за казенный счет. Риск для карьеры и жизни — ерунда, потому что рисковать-то особо и нечем. Жить ему осталось не так долго, чтобы из-за этого куцего остатка стоило сильно волноваться, а в карьере, учитывая возраст и репутацию упрямца и смутьяна, он уже давно достиг потолка, выше которого путь заказан. Денег ему эта авантюра не сулит — он по инерции хранит верность устаревшему принципу: «Я мзду не беру, мне за державу обидно»; новые ордена ему не нужны, да и не будет их, орденов, потому что державе в лице тех, кто ею управляет — вернее сказать, заправляет, — наплевать с высокого дерева и на его старания, и на результат этих стараний, и на него самого. Так на кой ляд он этим занимается, чего, кроме неприятностей, рассчитывает добиться?

Он с невеселой усмешкой покачал головой. Старость — не самое подходящее время для поисков смысла жизни. В его возрасте люди живут по инерции — не живут, а доживают, кое-как продолжая делать то, что делали всю жизнь. Что-то менять в этом возрасте поздно; это время потерь и вынужденного отказа от большинства привычных удовольствий, а не приобретений и новых начинаний. «Вот и живи по инерции, — мысленно сказал он себе, — делай то, что умеешь, и старайся не напортачить. А был в этом смысл или нет, рассудит история. Кабы все так рассуждали: дескать, да какой в этом смысл, чего ради я стану корячиться, — мы б до сих пор на деревьях жили…»

Он знал, что ни с кем и никогда не поделится этими мыслями. Наверное, нечто подобное рано или поздно приходит в голову каждому, кто вообще способен думать на отвлеченные темы, но все помалкивают: что толку попусту молоть языком? Бессмысленно обсуждать и тем более осуждать то, чего не можешь изменить. Но поделиться с кем-нибудь хочется, и чем дальше, тем сильнее. Наверное, именно поэтому раньше люди вели дневниковые записи и корпели над мемуарами, а нынче, спрятавшись за бессмысленными никами, несут разнузданную чушь на интернет-форумах…

Задумавшись о вещах, не имеющих прямого отношения к интересующему его делу, генерал едва не проехал нужный поворот. Спохватившись в последнее мгновение, он резко вывернул руль, опасно подрезав шедший за ним в крайнем правом ряду микроавтобус. Возмущенный гудок клаксона засвидетельствовал тот факт, что водитель микроавтобуса по достоинству оценил этот смелый маневр.