Андрей Воронин - Спецназовец. Точка дислокации

— Не хотелось бы вас стеснять, — сказал Роман Данилович.

При этом он отметил про себя, что уже давненько ему не приходилось так много лгать в простом бытовом разговоре. Но не мог же он, в самом деле, на десятой минуте знакомства, даже не представившись толком, признаться молодой симпатичной женщине, что хочет-таки ее стеснить, причем не слегка, а весьма чувствительно!

— Правда? — сказала Даша. — Тогда вы в тяжелом положении. Кого-то потеснить вам все равно придется — если не меня, то мою подругу. Или вас не устраиваю именно я?

— А друзей мужского пола у вас нет? — спросил Быков, потихонечку дрейфуя через кабинет к двери, возле которой виднелся вмонтированный в перегородку выключатель.

— А как же! — отчего-то развеселившись, подтвердила Даша. Она взяла одну из стоявших на столике под окном бутылок минеральной воды, сорвала колпачок и сделала пару глотков. Бутылка была стеклянная, зеленого цвета и непривычной формы, с надписью латинскими буквами на этикетке. «Москва, — подумал Быков. — Даже минералка, и та французская. Столичные понты, как сказал бы Баклан». — Например, Якушев, — продолжала Даша, утерев ладонью губы. — Есть еще пара-тройка человек, но друзья — это не совсем то слово… Короче, они вряд ли правильно поймут, если я попрошу пристроить на ночку-другую такой экземпляр, как вы. Слушайте, а чем вас не устраивают женщины? Вы, случайно, не того?..

Быков выключил свет, и тренерская погрузилась в полумрак, после яркого сияния ртутных ламп казавшийся особенно густым.

— Ого, — сказала Даша. — Решили делом опровергнуть мои подозрения? Да, это по-военному. Я бы даже сказала, по-суворовски — быстрота и натиск…

— Тише, — сказал Быков. — Там кто-то есть.

Поскольку царивший в помещении сумрак благополучно скрывал мелкие детали, он вынул из-за пояса пистолет, а потом, подумав, убрал его во внутренний карман куртки. Стрелять не хотелось, и на то существовало сразу несколько причин. Все-таки это была Москва, а не высокогорное селение на Северном Кавказе. Все, что Роман Данилович Быков делал с того дня, когда принял присягу, было направлено на то, чтобы здесь, в Москве, как и в других российских городах, никто ни в кого не стрелял. К тому же он испытывал не до конца осознанное, но сильное желание произвести хорошее впечатление на Дашу и подозревал, что размахивать пистолетом на первом свидании — далеко не лучший способ этого добиться. Да и стрелять, не зная наверняка, кто перед тобой, — очень нездоровое занятие. Никакая ошибка не страшна, пока остается возможность ее исправить. Но пулю, по недоразумению вкаченную в лоб не тому человеку, уже не вернешь в обойму, и твои извинения: ах, простите, обознался — покойника не оживят…

У Даши хватило ума внять доброму совету: она умолкла на полуслове, чем лишний раз утвердила Быкова в весьма лестном мнении о своей персоне. В темноте за стеклянной перегородкой коротко и глухо брякнуло железо — как и предполагал майор, кто-то сослепу налетел на один из установленных вдоль стен тренажеров. Стараясь ступать бесшумно, Роман Данилович выскользнул из тренерской.

Он успел сделать всего два или три шага, прежде чем в затылок ему уперлось что-то твердое и холодное и хрипловатый мужской голос негромко произнес:

— На месте — стой! Раз-два! Дернешься — прострелю башку. Суши весла, майор.

На то, чтобы кратко и предельно ясно изложить суть вопроса, Юрию Якушеву понадобилось около минуты. За это время вся компания собралась вокруг, обступив его плотным кольцом. Их было восемь человек, не считая наводчика, который все еще сидел в салоне «бентли», очумело мотая головой и размазывая по физиономии сочащуюся из ссадины на лбу кровь. Остальные теснились около Якушева, обдавая его запахами сырого лука, чеснока, табачного дыма и водочного перегара. Все они были вооружены; стволов Якушев насчитал всего четыре, зато колющих, режущих, рубящих и дробящих предметов было хоть отбавляй. Публика подобралась тоже довольно пестрая — от солидных коренастых мужиков, которые уместнее смотрелись бы на стройке или за рулем хлебного фургона, до прыщавого тощего сопляка, совсем недавно покинувшего школьную скамью, и от похожего на безработного бухгалтера-очкарика до откровенного быдла, родившегося, кажется, только затем, чтобы отбыть энное количество сроков лишения свободы.

За главного был пузатый, чернявый, как грач, широколицый тип в укороченной искусственной дубленке, из-под которой выглядывали заправленные в армейские берцы камуфляжные штаны, — ни дать ни взять какой-нибудь завскладом или провинциальный предприниматель средней руки. Он слушал Якушева, засунув руки в карманы и брезгливо кривя маленький рот. Извлеченная Юрием из кармана фотография Расулова не произвела на него никакого впечатления — он на нее даже не взглянул, продолжая внимательно и вдумчиво рассматривать асфальт у себя под ногами.

— Вот такие пироги с котятами, — закончил Якушев. — Я это все к тому, что если вы его, скажем, где-то взаперти держите, то надо бы отпустить от греха подальше. А если грохнули ненароком… Ну, я не знаю. Надо как-то решать вопрос, разруливать ситуацию. Мой шеф — человек серьезный, с пониманием. Может войти в положение и списать грех. Но это если с ним по-людски. А если нет, может нехорошо получиться. Очень нехорошо.

— Он еще и пугает, — сказал «бухгалтер», характерным движением поправляя сползающие очки.

— И в мыслях не было, — заверил Якушев. — Мне с вами делить нечего, так на что мне вас пугать? Я вам добра желаю…

— Короче, — по-прежнему не глядя на него, перебил главарь. Он цедил слова лениво, будто через силу, демонстрируя собеседнику полнейшее пренебрежение. — Это не конкретный базар, а голимое гониво. Если у твоего пахана есть ко мне какие-то вопросы, пусть приезжает и говорит сам. А с тобой, шестерка, мне базарить не о чем. Вкурил?

— Честно говоря, не совсем, — с виноватой улыбкой развел руками Юрий.

Дальнейшее заняло какую-то долю секунды, в течение которой диспозиция существенным образом изменилась. Теперь мордатый предводитель местной братвы стоял к Якушеву спиной, служа ему надежной защитой от любых покушений на его жизнь и здоровье. Его рука была заломлена за спину болевым приемом, а стволы обреза, который до этого спокойно лежал на капоте, упирались в шею под подбородком.

— Всем стоять, — резко скомандовал Якушев опешившим налетчикам. — Ваш кореш сказал, что стволы заряжены сечкой. Будете плохо себя вести — устрою фейерверк из мозгов. Заодно узнаем, есть они там или вместо них сплошное сало. Продолжим? — любезно обратился он к своему пленнику, для убедительности посильнее ткнув его обрезом.

— Пусти, урод! — просипел тот сквозь стиснутые от боли зубы. — Мы твоего чурбана не трогали, не видали даже. Зато тебя, козел, потрогаем, да так, что мало не покажется. И братве своей передай: пусть только сунутся, мы им устроим Сталинград! У нас край партизанский, мужики до сих пор пулеметы под стрехами держат. А бывает, что и пушки… Так врежем, что от ваших столичных быков лохмотья полетят!