Владимир Першанин - Лабиринт [Авторский сборник]

— Конечно, он сам себя молотил.

— При задержании всякое бывает. Ермаков пытался скрыться, целился в охранников из газового пистолета, очень похожего на настоящий.

Коренев достал из ящика письменного стола импортный «кольт», который я возил в бардачке и который был действительно похож на боевой пистолет. Темные глаза следователя перебегали с моего лица на лицо Ирины, скользнули по ее легкой блузке и джинсам, туго обтягивающим бедра.

— Саня, не надо наговаривать на себя и на меня. Там, в доме, тебя били, но здесь люди вежливые…

Следователь протестующе замахал рукой.

— Отвечайте только на вопросы.

— Признаваться в несуществующем убийстве я не собираюсь, — перебила его Ирина.

Очная ставка длилась часа два и ничего не дала. Ирина все отрицала, а за ней и я отказался от своих первоначальных показаний. Коренев приказывал выключить видеокамеру и терпеливо ловил нас на противоречиях. Мы упорно стояли на том, что никакого убийства в природе не существовало, а отец Кати мстит нам за любовные отношения и смерть дочери.

Коренев очную ставку прекратил, и в последующие дни вызывал нас порознь. Я продолжал все отрицать.

— Вы создаете себе сложности, — сказал он. — Вы же прекрасно понимаете, что у нас есть способы заставить вас заговорить.

— Опять будете колотить?

— Брось, Саша! Ты угробил невиновного человека. Жена, кстати, тебя любила, это утверждают все…

— Я никого не убивал.

— Угробил руками другой женщины, которая тоже тебя любит. Покайся хоть, черт возьми!

Я отворачивался и смотрел в окно следовательского кабинета. За окном шумели машины, переговаривались прохожие. Огромный город жил своей весенней жизнью. Я исчез из этой жизни, и никто не заметил.

Даже мама и отец, которых я уже не видел года три. В свой городок после свадьбы я так ни разу и не съездил. Отец с матерью приезжали как-то в Москву, но им здесь не понравилось, и больше они не появлялись.

Время обеденное. В камере для меня оставлена кастрюля с баландой и синяя ячневая каша. «Быки» Серега и Женька жрут ветчину и печенье. Следователи в прокуратуре питаются хуже. Эдуард Васильевич снимает китель и расстилает на столе половинку «Советской России». На чистых листах бумаги разложены бутерброды с вареной колбасой, яйца вкрутую и два куска домашнего пирога с вареньем.

— Перекусим? — подмигивает следователь.

Я не выламываюсь и беру бутерброд. Эдуард Васильевич наливает в стаканы крепко заваренный чай. Жуем не спеша, не докучая друг другу пустой болтовней. Коренев вздыхает и обдумывает какие-то свои невеселые мысли, а может, страдает с похмелья. Как я догадываюсь, запивает он хорошо. Я его понимаю. От такой жизни и от такой зарплаты запьешь. Но на работе это не сказывается. Эдуард Васильевич злость на мне не срывает и разговаривает по-человечески. Он очень не глуп, но не делает умную морду и не строит мне всяких ментовских ловушек. Мне приятно, что он не жлоб и не отводит меня в клетку возле дежурки, чтобы в одиночестве сожрать свой обед. Впрочем, я допускаю, что ему выделяют деньги на подкормку арестованных. Ну и что, если выделяют? Когда человек сволочь, то он прожрет эти деньги, а арестованного не спросят, кормили его или нет.

Мы по-братски съедаем обед, закуриваем «Нашу марку» и минут на двадцать погружаемся в чтение. Эдуард Васильевич читает «Советскую Россию», а я — «Спид-инфо». Идиллия, да и только! Но идиллии не получается. Сейчас мы почитаем, и следак с актерской фамилией станет подталкивать меня к признанию. Коренев сопит, погруженный в обличительные статьи «Советской России». Я отрываю глаза от ослепительной задницы, дразнящей с разворота «Спид-инфо». Синяки на промежности от башмаков генерала-бульдога у меня уже прошли, и, несмотря на безрадостное положение, мне хочется женщину.

— Интересная газета? — спрашиваю я Коренева, кивая на «Россию».

— Слишком много эмоций. Но как любое издание оппозиции ее интереснее читать, чем официоз.

— Начальство не преследует за коммунистические издания?

— Нет. В обеденный перерыв что угодно читай. А в остальное время раскрывай преступления.

«Ну, сейчас начнется», — зевая, подумал я.

Коренев неторопливо складывал газету с огромным заголовком «Куда привели Россию?». Куда привели страну, я догадывался. В помойку, если не сказать крепче. Но мне на это наплевать. Точнее сказать, я об этом не задумывался. Я долго жил совсем в другом мире, и меня мало касались такие вещи, как цены на сахар, чья-то невыданная зарплата и даже война в Чечне. Люди из моего круга в Чечне не воевали.

— Послушай, Саня, — заговорил Коренев, — дело твое не простое, и я о тебе много всяких справок наводил. Даже в Красный Яр не поленился слетать… И вот получается такая картина. Жил в городке Красный Яр простой мальчик. Любил книги, рыбалку, неплохо учился, в меру балбес, в меру разумный. В семнадцать лет стал кандидатом в мастера спорта по плаванию. Упрямый парень, молодец!

Мы снова закурили следовательские сигареты. Меня тянуло в сон, потому что ночью я опять плохо спал. Коренев дремать мне не дал и вынул из толстой папки какую-то бумажку.

— Но время безжалостно меняет людей! — Эдуард Васильевич сделал драматический жест. — Вот институтская характеристика за пятый курс. К учебе относится недобросовестно, от коллектива группы держится особняком, скрытен, допускает циничные высказывания… Ну, это бумажка, а устно тебя описали еще краше, бабник, эгоист, очень любит красивую жизнь, изо всех сил ищет богатую жену.

— Ну и чего плохого! — огрызнулся я. — Вы, что ли, баб не любите?

— Люблю, точнее, любил. Скажи, что тебя так изменило? Москва, перестройка, чужая жизнь, богатые компании?

— Знаете, Эдуард Васильевич, не надо меня выставлять полным дерьмом! Я никогда не притворялся. Если вы тянете ниточку к Кате, то я не отказываюсь. Деньги в моей женитьбе сыграли не последнюю роль. Ну и что?

— Ничего. Только почему на столе у твоей жены обнаружили записку, написанную задолго до ее смерти? «Я от всего устала. Прощайте». Не вяжется. Обычно такие записки пишут перед самоубийством, а не за полгода до него. Что скажешь?

— Откуда я знаю.

— Ну-ну… а ведь причин для самоубийства так и не увидел. Не верю я в него.

Мы закуриваем на прощание еще по сигарете, и меня увозят в родную шестиместную камеру номер двести девять. После одного из допросов Надым преподал мне короткий и очень понятный урок.

Хорошо поужинавшие Борман и Женька весело пихали друг друга локтями, пытаясь столкнуть с лавки. Оба мускулистые, сытые, они не знали, куда девать силу. Тюрьма их совсем не угнетала, оба были уверены, что больше условного приговора не получат, а жрали они за решеткой куда лучше простого гражданина России. Надым, зевая, поднялся со своего места: