Владимир Першанин - Лабиринт [Авторский сборник]

— Не говори ничего маме, — попросил я.

Про мое ранение мама не знала. Для нее было достаточно репортажа, увиденного по телевизору. Сын получил пятнадцать лет за убийство жены! Вот почему полгода не приходило писем. С мамой сделалось плохо. Ее увезли в больницу. Она уговаривала отца ехать в Москву, но знакомые убедили, что ехать нет смысла. Лучше дождитесь, пока сына направят в колонию. Там легче получить свидание. И вот телеграмма от медсестры Тани.

— Ты с ней рассчитался, батя?

— Нормально. Да она много не взяла. Я ей рыбешки привез, меду.

Меду отец привез и мне. Но двухлитровую банку в первую же ночь украли. Отец очень переживал. Он сходил на рынок и купил еще одну банку. Теперь приносил небольшими порциями. Отец меня побрил, сменил белье и неторопливо рассказывал домашние новости.

Под монотонный голос отца я начинал дремать. Слышал, как подходили санитары, хвалили меня (молодец, парень, крепко держался, не ныл!) и стреляли у отца папиросы.

Я выздоравливал. Отца предупредили, что разрешений на свидания он больше не получит и ему лучше вернуться домой. Отец расплакался и обещал приехать с матерью в колонию, куда меня направят. Я успокаивал отца, а он уговаривал меня, чтобы я не падал духом.

— Это ничего, что пятнадцать лет. Трудись хорошо и могут освободить раньше.

— Конечно, батя.

— Я Тане пять тысяч на еду и сигареты оставил. Хорошая она девушка. Кажется, ты ей нравишься.

Я это знал. Таня под всякими предлогами постоянно крутилась возле меня, а в глазах у нее появилось такое же глуповатое выражение, как когда-то у Кати, а позже — у Ирины.

— Хорошая девушка, — повторил отец.

Я смотрел на него и думал, можно ли его просить откопать те четыре тысячи долларов и пронести часть денег мне в санчасть. Батя был хорошим надежным человеком, но для такого дела не годился. Слишком честный. Через несколько дней он пришел в последний раз.

— Береги себя, Саня.

— И ты тоже. Прости, что все так получилось.

— Чего ж теперь!

— Маме ничего не говори. Я ей потом сам напишу.

— Ладно.

Мы простились, и я снова остался один. Вечером пришла медсестра Таня и часа два просидела у кровати. Я рассказывал ей что-то смешное. Таня тихо смеялась.

Я ей нравился. Мы говорили о каких-то пустяках, я пытался острить, и впервые за много недель мне хотелось женщину. Я гнал из башки эти мысли, понимая, что ни к чему хорошему они не приведут. Впереди четырнадцать с лишним лет лагерей. Я выйду на свободу, когда мне будет за сорок. Глубокий старик. Так мне тогда казалось. Я уставал от Тани, от ее круглых коленок, коренастого, крепко сбитого тела. Близость и недоступность женщины раздражали. Я положил руку ей на колено, потом передвинул руку выше. Таня вздохнула, но продолжала сидеть неподвижно. Потом сняла мои пальцы и осторожно пожала их. А может, мне показалось.

Дело о нанесении мне тяжких телесных повреждений вскоре закрыли. Я бы не смог опознать человека, который нанес два удара сорокасантиметровой заточкой. Отпечатков пальцев на заточке тоже не обнаружили. Никто из моих соседей по нарам, как водится, ничего не видел и не слышал. Связывать попытку убийства с моим тестем следователь не хотел, да и какой с того был бы прок? Такие вещи недоказуемы и делаются за большие деньги через очень надежных людей.

Я был уверен на сто процентов, что это заказ тестя. Кому еще понадобилось убивать меня? Врагов в тюрьме у меня не было, ни в каких разборках я участия не принимал. Ошибка тоже исключалась. Прежде чем воткнуть заточку, меня вежливо спросили, действительно ли я Ермаков. Что я сдури и со сна подтвердил.

Но почему меня не добили? Это легко можно было сделать в санчасти, пока я висел между жизнью и смертью. Скормить, например, таблетку клофелина, и мое почти несуществующее сердечное давление упало бы до нуля. Или просто положить на лицо подушку, пока я находился без сознания. Неужели меня решили пощадить? Вряд ли…

Я попросил медсестру Таню позвонить следователю Кореневу.

Эдуард Васильевич Коренев принес свежие газеты и яблоки в целлофановом кульке.

— С собственной дачи, — похвалился он. — Шоколада и сигарет не ждите. Зарплату задерживают.

— И вам тоже? — удивился я.

— А кто мы такие? Прокурорские крысы. Тянем лямку до пенсии. Попробуй пикни!

— Мне кажется, на ваших должностях можно обходиться и без зарплаты.

— На взятки намекаешь?

— Конечно.

Мы сидели с Кореневым в пустой ординаторской, где нам никто не мешал. Курили всю ту же «Нашу марку».

— Взятки, Саня, штука тонкая.

— Скажете, не каждый берет?

— Не каждому дают.

— А вам, Эдуард Васильевич?

— Мордой не вышел, — засмеялся Коренев. — Да и не привык я чего-то к ним. Пока обхожусь.

— Я так и понял. Поэтому хочу с вами посоветоваться. Что мне делать?

Следователь не стал уточнять, что я имею в виду. Коренев все понимал.

— Тебя должны отправить по этапу в какую-то колонию. Чем дальше от Москвы, тем больше у тебя шансов выжить. Здесь ты мозолишь глаза. Надо, чтобы ты исчез, тогда, может, про тебя забудут. Сибирь, Урал, Каспий, куда-нибудь подальше. Собственно, я предвидел эту ситуацию и еще до суда послал бумагу в МВД. Считал целесообразным направить тебя подальше от столицы. Но не все от меня зависит.

Сигарета слегка подрагивала в его толстых пальцах. Я разглядел сетку красных склеротических прожилок на щеке. Наверное, он по-прежнему крепко запивает. А какие у него еще радости, кроме возни с такими уродами, как я? Несколько месяцев подряд мы встречались с Кореневым и успели изучить друг друга, выкапывая мелочи, которые не всегда замечали другие. Вначале я изворачивался и врал, потом говорил правду. А Коренев говорил правду всегда.

— Ты изменился, Саня.

— Осознал, прочувствовал…

— Полгода назад ты был сытым, хотя и напуганным самцом. Что-то похожее на тугой мешок с дерьмом.

— А сейчас?

— В глазах появилось новое выражение. Почти человеческое.

— Вы, случайно, рассказы не пишите? — усмехнулся я. — Психологические! О перевоспитании преступников.

— Нет, рассказы не пишу. Про Чикатило статью как-то написал. Направил в «Человек и закон», а ее не напечатали. Журналистка какая-то опередила.

— Вы ловили Чикатило?

— Ловил… Отощал, Саня, ты. Как арматура стал.

— Так месяц почти ничего не жрал. Ну, сейчас ничего, уже бегаю.

— Я говорил с врачом. Недели через две тебя выпишут. А вот в какой этап включат, не знаю. Я пытался в спецчасти узнать, но там молчат. Ты на особом контроле. Чую, не обходится без твоего тестя. Кстати, ты знаешь, кто он теперь?

— Откуда?

— Заместитель министра. Назначили неделю назад.

— Ну, блин, у нас и страна! Он же уголовник чистой воды. Как и я. Я понял, что моя жизнь по-прежнему полностью зависит от тестя. Если он забудет про меня или решит, что я наказан достаточно, то, может, выживу. Когда прощались, Коренев сунул мне остатки сигарет. Мы стояли у двери. Я чувствовал, он хочет сказать что-то еще.