Владимир Першанин - Лабиринт [Авторский сборник]

— Что? — спросил я.

— Слушай, не хотел тебе говорить. Вроде ты еще больной, не оклемался… В общем, Ирина умерла.

— Когда?

— Месяц назад. Повесилась в камере.

— Непохоже на Ирину. Она сильная женщина. Может, повесили?

— Может.

— В общем, ты меня понял. Тебя, конечно, могут достать и на Чукотке, но вряд ли кто станет городить огород, посылать людей на край света. Подождем, может, сработает моя бумага. Если что, повторю запрос.

— Спасибо, Эдуард Васильевич.

— Прощай, Саня!

Запрос следователя прокуратуры Коренева сработал с точностью до наоборот.

Прибежала Таня и сообщила, что пришла разнарядка и меня направляют в одну из колоний под Владимир.

— Ты представляешь! Всего двести километров, мы можем видеться каждый месяц. У меня в той колонии знакомая врачиха есть. Поможет свиданки устроить. Ладно, пока! Вечером увидимся.

Господи, я мало чего хорошего делал в жизни женщинам, но они почему-то верят мне. И влюбляются. Мне жалко Таню. Ничего у нас не получится. В моем положении только и дурить ее. Напой сладкого в уши, наобещай и получишь все, что хочешь. Назло себе и Тане, я говорю правду. По моей расстрельной статье меня не освободят раньше, чем через десять лет. Это огромный срок. Целая жизнь. Дадут ли мне ее прожить…

Мне хочется сделать для Тани что-то приятное, и я рассказываю ей про спрятанные четыре тысячи долларов.

— Их легко найти, — я подробно описываю место и дерево, под которым надо копать. — Если доллары никто не выгреб, возьми себе.

— Да ты что! Такая сумма! Мне не надо.

— Таня, это не сумма. В день ареста тесть выгреб у меня полста тысяч наличкой в кабинете и почти столько же пропало на валютном счете.

— Хорошо, я постараюсь их найти, — говорит Таня. — Слушай, почему ты говорил, что Владимирская область это хреново? Ты не хочешь быть рядом со мной?

— Я там долго не протяну.

— Почему?

Неизвестно зачем я рассказываю Тане про свои отношения с тестем и о разговоре со следователем. Для чего? Вряд ли мне сможет помочь девушка Таня, медсестра из тюремной санчасти.

— Значит, получается так. Если будешь рядом со мной, то умрешь. А чтобы жить, тебе надо уехать далеко от меня. Сказка какая-то дрянная. Может, ты все выдумал? Тебе только кажется.

— Может быть, — пожимаю я плечами.

— Нет. Похоже на правду. Тебя ведь уже пытались убить.

За окном ноябрьская ночь. На носу зима. Доживу ли я до весны?

Меня выписали из санчасти и перевели в общую камеру. Она не такая большая, как та, где мне всадили в живот летом заточку. Человек двадцать. Здесь я неожиданно встретил Женьку-«бычка». Встретились, как родные. Рэкетир сразу предложил:

— Топай к нам. Вон там, в углу, наша бригада. Я посмотрел на маячившие в углу такие же бритые головы-шары и отказался.

— Я уже занял шконку. Рядом с дедами спокойное место. После санчасти слабый еще. Сплю целыми днями.

— Ну, как хочешь, — сразу согласился Женька. Он не спросил, почему я угодил в санчасть, зато с удовольствием вспомнил, как мы дрались с Серегой. — Молодец, не струсил! Борман мужик крутой, мог и насмерть пришибить.

— Где он сейчас?

— На свободе, конечно. Полностью и подчистую оправдан. Свидетели изменили показания. Ошибались они. Он мне передачку уже с воли прислал. Во, «Кэмэл». Закуривай!

Я закурил дорогую сигарету. Коренев себе такие позволить не может.

— А Звездинский?

— Три года условно. По телевизору его видел. Жаловался, что неправильно его посадили. А вот Алексею Ивановичу не повезло.

— Что случилось?

— Он еще в августе освободился. Уехал к себе, в Самару, а там его хлопнули, расстреляли в собственной машине.

В голосе Женьки особой скорби не чувствовалось. Воровской авторитет Надым был совсем из другого поколения, которое не очень-то жаловало молодых выскочек типа Бормана или Женьки.

— А у тебя как дела? — спросил я.

— Судья что-то задурил. За отрезанное ухо два года общего режима влупил. Во вторник пересуд будет. Обещали на условное переделать.

На том и закончился мой разговор с «бычком» Женькой. Через несколько дней его освободили, а я продолжал ждать. Этап почему-то задерживался. Я устал от тюрьмы и мечтал о колонии. Там какой-никакой простор: бараки, двор, промзона, даже деревья растут. Можно дождь рукой потрогать. А тюрьма — это клетка, которую я уже не мог выносить. Но судьба готовила мне очередную неожиданность.

В один из дней Таня устроила мне вызов в санчасть. Минут на десять нас оставили одних в перевязочной.

— Прощаемся, милый, — она положила мне на колени сверток. — Здесь свитер, теплое белье, кое-что из еды.

— Спасибо, Танюшка, — я поцеловал ее в шею. — Чего плачешь? До Владимира три часа езды. Через неделю увидимся.

— Нет, Саня. Все меняется. Ты прости, что за тебя решила. Сегодня ночью уходит этап на Ростов, ты в него включен.

— Зачем?

— Ты сам говорил, что тебе надо уехать подальше от Москвы. Из Ростова тебя повезут в Дагестан. Там недалеко от Чечни есть колония общего режима номер восемь. Последние годы туда никого не направляют, но для тебя сделано исключение… за две тысячи долларов. Я уговорила начальника спецчасти, и он согласился рискнуть.

— Почему именно в Дагестан?

— Твою анкету переписали, а паспорт потеряли. Теперь ты родился в Дагестане, и тебя направляют туда, как местного жителя. Собственно, это не совсем Дагестан. Автономный район, который не поймешь кому подчиняется. Я слышала про эту колонию. Там случаются всякие вещи. Меняют личные дела, статьи. У кого есть деньги, могут нанять человека, и он сидит вместо преступника. Понимаешь? Или покупают фиктивные справки о смерти. Здесь в России ты будешь сидеть лет десять, пока не попадешь под условное освобождение. Если раньше тебя не прикончат! А там сможешь освободиться через год-два, были бы деньги. Тысяча восемьсот долларов у меня остались. Я привезу их весной, в марте. У меня отпуск, я к тебе приеду. И знаешь, там, на Кавказе, тебя вряд ли достанут те люди, которые тебя резали. Понимаешь?

— Понимаю.

Сейчас Таня уже не напоминала влюбленную девочку, допытывающуюся о моих чувствах к жене. Она спасала мне жизнь и прокладывала мостик к свободе.

Мы попрощались. Торопливо и озабоченно, словно завтра собирались встретиться снова.

— Я тебя люблю, — сказала Таня.

— Я тебя тоже люблю.

Я не обманывал ее. Мне казалось, что у меня никогда не было более близкого человека. А может, жизнь, толкнув мордой в дерьмо, что-то сдвинула во мне, и я любил уже не только себя…

Здесь все чужое. Даже охранники матерятся на своем языке. Колония общего режима номер восемь крепостью-городком возвышается на вершине плоского холма. Высокий забор из красного кирпича, колючая проволока, вышки, двухэтажные бараки-казармы — стандартный набор любой зоны.